– Расселись тут, ни пройти ни проехать. Идите в свой поезд и там сидите.
Покачиваясь, как ванька-встанька, я поднялась, оказавшись лицом к лицу с невысокой железнодорожницей с сумкой через плечо, из которой торчали свёрнутые в трубочку сигнальные флажки. На шее у неё болтался рожок на медной цепочке. Я подумала, что она может быть ровесницей моей мамы, с такими же седыми волосками в причёске и едва заметными морщинками вокруг светло-серых глаз.
– Нет у нас поезда. Ушёл час назад, когда нас взрывом накрыло.
– Да ты вся в крови! – Женщина нахмурилась. – Тебе надо переодеться.
Я посмотрела на неё и устало пояснила:
– Сказала же, что наш поезд ушёл, вместе с вещами и со всем. Нам не во что переодеваться. И вообще некуда идти.
Я не ожидала от неё ответа, тем более что вдруг жутко разболелась голова, словно её раскроили топором напополам.
– Ну, вот что, – сказала женщина после долгой паузы, во время которой она несколько раз в раздумье теребила цепочку рожка. – Пойдёмте ко мне. Умоетесь и поедите. Да и из вещей вам что-нибудь подберу. А дальше не обессудьте, у самой семеро по лавкам.
Маруся, так звали женщину, дала нам с Витей старенькую одежду своих сыновей. Мне суконные брюки с заплатками на коленях, а Вите серенькое пальтишко с короткими рукавами.
– Не обижайся, но другой одёжи нет, – сказала Маруся. – Я вдова, живём бедно.
Денег за одежду Маруся не взяла и до отвала накормила нас вареной картошкой с солёными грибами. Пока мы, умытые и переодетые, уминали картошку, она смотрела на нас с острой жалостью.
– Эх, сколько сейчас на Руси таких выковырянных бедолаг, как вы!.. Разве ж всем поможешь?
Выковырянными деревенские называли эвакуированных. А мы и вправду были выковырянные, вырванные с корнем из родной земли и сваленные в одну общую кучу.
Маруся налила нам по стакану молока из запотевшего кувшина и кивнула на Витю.
– И что ты теперь будешь делать? Мальчонку в детдом отведёшь? У нас в школе собирают потерявшихся детишек.
– Что ты, Маруся! Никогда! Он теперь мой.
Я не хотела ни есть, ни пить, потому что перед глазами мелькали образы разорванных тел, Нюрка Моторина с доской в спине, да и головная боль нарастала, заливая глаза кровавой пеленой. Но, чтобы не обижать хозяйку, я отпила большой глоток молока и объяснила свой замысел:
– Состав с детьми завод отправил первым эшелоном, а все работники вместе с оборудованием едут позади с другим поездом. Значит, нам надо его дождаться. Там моя мама.
На словах о маме Витька встрепенулся, и я погладила его по голове:
– Ешь, Витюша. Это я тёте Марусе рассказываю, что скоро мы с тобой снова поедем в поезде туда, где не бомбят. Ты будешь ходить в детский садик, а я пойду работать на завод.
От недоверчивого взгляда Маруси мне стало тревожно. Она еле заметно нахмурилась:
– Трудное дело. Через наш узел много эшелонов проходит. Сама видела, некоторые сутками простаивают, а некоторые даже не останавливаются. Как ты узнаешь, что это твой завод, если поезд мимо проскочит?
Я зажала дрожащие руки между коленок и постаралась придать голосу уверенности больше для того, чтобы убедить в реальности плана прежде всего саму себя.
– Не знаю как, но узнаю. Буду круглосуточно дежурить на станции, другого выхода нет.
* * *
Я так хотела спать, что в краткие минуты забытья мне снилось, что я сплю: устраиваюсь на подушке, кладу руки под щёку, и на меня наползает мягкий туман с размытыми полутонами. Тогда я крепко тёрла кулаками глаза и упрямо повторяла два слова:
