Анатоль стоит перед погасшим экраном, растерянный и задумавшийся.
– Нет, ты видала? – ищет он поддержки у отражения жены и чешет задницу через обвисшие треники. – Что деньги с людьми делают, а!
– А ну и что? – нарочно игриво поддевает Марго.
– А ну и то! – всерьёз защищается он. – Думает, раз завелись деньжата, остальных можно с говном смешать?
– Тебя послали, ты и разнылся!
– Йа-а-а?! – возражает Толян и тычет большим пальцем себя в грудь, но его перебивают:
– Тьфу! Хлюпик! – кривляется отражение в телеэкране.
Толян бахает кулаком по телевизору, и от этого грохота все оставшиеся там внутри – болельщики, футболисты, комментатор с дудками – должно быть, вздрагивают.
– Меня унизили! – ревёт он.
– Подумаешь! – легкомысленно отзывается жена. – Ты вон каждый день сам себя унижаешь.
Она кивает в сторону коридора, где у входной двери выстроилась экспозиция пустых бутылок.
– Молчи, дура! – рычит Толян. – Да я его в бараний рог!
– За что, Анатоль?
А правда, Анатоль, за что?
Анатоль пытается восстановить ход событий. Но ход событий восстанавливаться не желает. Ход событий путает Анатоля нелогичной своей цепочкой, приведшей к тому, что Анатоль вернулся несолоно хлебавши. Ведь всё же шло по старой схеме, ну. Вот, смотрите: позвонил в дверь – раз, поздоровался (причём вежливо, заметьте) – два, и три – поклянчил стольник до зарплаты.
– До какой зарплаты, Анатоль? – не унимается жена. – Ты её и до дому не доносишь.
– Дура, – обижается тот, – я её хотя бы зарабатываю. А он высирает.
– И ты поверил? – звучит скептично.
Анатоль растерян. Вопрос жены уязвил его. И вот уже в отражении телевизора Анатоль видит не обвисшие треники, а детские колготочки. А сам он – пятилетний мальчик в байковой рубашечке, поверивший в невероятное под укоризненным взглядом взрослых. Ай-ай-ай, как бы говорит укоризненный этот взгляд, такой большой и веришь в чудеса, не стыдно?
Не стыдно, Анатоль? Да и поверил ли он? Сам не знает. Ведь верить можно и в то, что не обязательно правда. А иногда может и не быть правдой. Или вовсе неправдой может быть – даже в такое можно верить.
– Поверил?! – напирает жена.
– Сама ж сказала, – бубнит.
– Сказала, что слышала, – Марго спускает ноги с кресла и вытягивает их, затекли. – Мало ли чё брешут. Как можно настоящими-то деньгами гадить? Они ж все пронумерованы. Это не просто бумажки-фантики, а денежные знаки. Их печатают вообще-то. И каждая учтена.
Анатоль не улавливает мысль. По всей видимости, из озвученного суждения должно что-то следовать, но что, а главное, в каком направлении, – этого Анатоль, хоть режь его, не понимает. Поэтому и долдонит тупо:
– Никто не может со мной вот так.
– Думаешь ворваться к несчастному и набить морду?
Анатоль чешет небритую щёку и неуверенно кивает.
– Кино и немцы, – со вздохом отзывается жена.
– У тебя идеи лучше? – с вызовом бросает Анатоль.
– Чудес не бывает. Разве ж так надо?
