Кинжал был помещён возле чаши, а с пояса он снял ещё две вещи. Крупную округлую монету, довольно древнюю, но при этом явно подвергшуюся процедуре, что эти жалкие смертные заумно именуют «реставрацией», дабы она сейчас хорошо смотрелась и блестела. А также некий маленький жезл помимо неё. Резная тростинка сантиметров пятнадцать, со специфическим навершием и с откручивающимся колпачком снизу, в основании рукояти.
Под колпачком этот жезл был довольно остро заточен, и благодаря такому строению, колдун водрузил предмет в землю. Воткнул его неподалёку от остальных. Затем из узкого прямоугольного кармашка был вынут спичечный коробок, будто бы это отделение кожаного пояса было прямо-таки создано чётко под его размеры. Чиркнув спичкой, мужчина зажёг навершие жезла, которое как раз и предназначалось, судя по всему, для этой цели, было сделано из чего-то горючего, пахучего и медленно тлеющего.
Эти объекты перед ним, несомненно, служили обозначением четырёх стихий. Жезл Огня, Монета Земли, Чаша Воды и Кинжал Воздуха. Всё рукотворное, красивое, такое изысканное, однако бесцельное в производимом ритуале. Этот господин явно сейчас не собирается обращаться к стихийным духам, вызывать элементалей и молить богов четырёх элементов о чём-либо, как и представителей маленьких народцев.
Мужчина же, принялся делать пальцами символические жесты, именуемые мудрами, и, прикрыв опять глаза, начал читать и вовсе инвокацию Древних. Его рот взывал сейчас к силами далеко за гранью материальной реальности, существующим вне пространства и времени. К тем, кто сотворил демиургов, после создававших миры и планеты. К обители первородного хаоса, в которых нет ни чувств, ни морали, ни эмоций, развившихся в мире куда позже.
Он взывал к прародителям тех, кто породил затем известных богов. К отцам самих демиургов, для кого они сами были и остаются богами. К первородным, к изначальным, к самым Старшим из Древних Богов.
– Иа! Иа! Зи Азаг! Иа! Иа! Зи Азкак!
Иа! Иа! Эгх'яггихн! Зу Кур! Йа!
Нгхэ! Йатх Йаттхарлрл! Нгхэ! Эггалахамош! Нгхэ!
Следующим действием непрошенного сюда рокочущего на весь запущенный некрополь колдуна было снятие с пояса самого крупного из мешочков. Под плетёной тканью оказались свечи в количестве семи штук. Все разных цветов, от чёрного до белого. Он взял маленький ножичек, которым делал надрезы на коже своих жертв, заточил снизу воск или, вероятнее всего, парафин. После чего вонзал свечи в землю вокруг себя, выбирая строгий порядок цветов и их соотношение.
Разобравшись так с ними и тщательно всё перепроверив, осматриваясь на используемые предметы, он ещё раз взялся за коробок и вспыхивающими спичками начал по очереди, в одном только ему ведомом порядке зажигать эти самые свечи.
Поначалу язычки их пламени слегка подрагивали под лёгкими дуновениями здешнего вечерка, но затем забились вверх ровными фигурками, сверкая и переливаясь, хотя здесь и без них было достаточно светло от Луны. Ещё одна загадочная глупость от этого чародея-недоучки.
Фигура в капюшоне то и дело осматривалась, проверяла пояс и его кармашки, что-то убирала, что-то доставала крепкими пальцами своих рук, завершая все должные, невесть по каким абсурдным предписаниям приготовления. Для чего это всё – пока было не ясно, но это лишь раззадоривало моё любопытство. И я смотрел на непрошенного гостя, который спокойно сидел в кровавой звезде, облажённый со всех сторон нагими израненными трупами и полыхающими цветными свечками.
