После этого они лежали, тяжело дыша, среди ржавого металла и разбитых окон. Алина чувствовала, как ее тело ноет, но это была приятная боль, напоминание о том, что она жива, что она чувствует, что она теперь часть этого мира. Виктор притянул ее к себе, обнимая крепко. Он поцеловал ее в волосы, и Алина почувствовала, как она окончательно принимает свою новую, хищную природу. Она была его, и он был ее. И в этом мире тьмы и крови, этого было достаточно.
Под Покровом Ночи
Ночи в особняке тянулись бесконечно, сливаясь в единое полотно из мрака, запаха старой пыли и приторного, въедливого аромата крови, что, казалось, навсегда въелся в стены. Алина просыпалась в холодном поту, крик застревал в горле, а перед глазами стояли обрывки воспоминаний: человеческое тепло, смех, солнце… И то, как все это рушилось, разлеталось вдребезги под натиском невыносимой жажды и первобытного, животного страха. Она чувствовала себя пленницей, запертой в собственном теле, которое теперь принадлежало чудовищу. Рядом, всегда рядом, был Виктор – его присутствие ощущалось как тяжелое, давящее одеяло, сотканное из силы, властности и чего-то еще, что Алина не могла, а может, и не хотела называть. Он был ее тюремщиком и ее спасителем, ее учителем и ее хищником. И это сводило с ума.
Виктор, казалось, читал ее мысли, или просто чувствовал ее внутреннюю борьбу, как старый охотник чует раненого зверя. Он не давил, не требовал, но его взгляд, полный древней мудрости и усталости, проникал в самую суть. «Нельзя цепляться за то, чего больше нет, дитя, – пророкотал он однажды, глядя на нее, сидящую у окна, где когда-то, возможно, был сад. – Прошлое – это мертвый груз. Оно тянет на дно». Он подошел ближе, его тень накрыла ее, словно саван. «Твоя новая жизнь началась. Прими ее. Или она сожрет тебя целиком». Он протянул руку, его пальцы, длинные и тонкие, коснулись ее щеки. От этого прикосновения по телу Алины пробежали мурашки – смесь страха и странного, необъяснимого возбуждения. «Пойдем. Я покажу тебе, как можно жить в этом мире. Как можно наслаждаться им». Он улыбнулся – улыбкой хищника, обещающей одновременно опасность и неземное удовольствие.
Они бродили по ночному Петербургу, его узким улочкам, что помнили шепот веков, его заброшенным дворам-колодцам, где каждый шорох казался дыханием призрака. Виктор показывал ей другой город, скрытый от глаз смертных. Город теней, где правили инстинкты, где каждый шорох мог быть началом охоты, а каждый запах – предвестником нового приключения. Он учил ее читать эти знаки, различать оттенки страха и желания, скрытые в воздухе. Он учил ее быть хищницей, а не жертвой.
Однажды ночью он привел ее к старому, заброшенному театру. Его фасад был облуплен, окна выбиты, а изнутри тянуло сыростью и запахом гниющего дерева. Но даже в разрушении он сохранял остатки былого величия. «Здесь когда-то кипела жизнь, – произнес Виктор, касаясь шершавой стены. – Смех, слезы, любовь, смерть… Все это осталось здесь. Застыло во времени». Он распахнул скрипучие двери, и они шагнули внутрь. Зал был погружен во мрак, лишь лунный свет проникал сквозь дыры в крыше, рисуя причудливые узоры на стенах. На сцене, покрытой слоем пыли, стояли покосившиеся декорации, словно застывшие призраки прошлой пьесы.
Алина чувствовала, как ее собственное сердце, или то, что от него осталось, отзывается на эту атмосферу. Она, бывшая студентка художественного училища, всегда любила красоту в ее самых разных проявлениях. И даже в этом разрушении была своя, мрачная эстетика. «Это… это прекрасно», – прошептала она, подходя к сцене. Виктор наблюдал за ней, его глаза светились в полумраке. «Ты начинаешь понимать», – сказал он, его голос был низким, почти мурлыкающим. Он шагнул на сцену, и его движения были такими же грациозными, как и сотни лет назад. Он протянул ей руку. «Потанцуй со мной, Алина. Танец жизни и смерти. Танец, который будет длиться вечно».
