– Как мне приятно находиться в родном коллективе, – сказал, когда мы допели куплет, Григорий Сергеевич.
Он вынул большой носовой платок и высморкался. Не потому что у него начался насморк, а от чувств, уж вы мне поверьте, я знаю этого большого и непростого человека.
– Давайте же попрощаемся с нашим товарищем, – продолжал Григорий Сергеевич. – Слова мои неточные, слишком холодные, чтобы отразить бурю горячих чувств, владеющих мной, но люди еще не выдумали адекватных выражений и точных фраз. Завтра в это время мы соберемся здесь без Олежки, без нашего знатока творчества Тургенева, без доброго, отзывчивого человека, потому что, в то время как мы будем здесь бездумно гонять чаи, он уйдет своим высоким путем, промчится среди звезд, словно настоящий метеор. Счастье свершения, высота помыслов, бескорыстие самоотдачи – все эти слова относятся к Олегу. Вставай же, сын мой, и иди на подвиг!
Голос Григория Сергеевича сорвался, и он всхлипнул.
Он уселся на свое место и шевельнул пальцами, приглашая других занять его место на воображаемой трибуне.
– Сейчас, – быстро, задыхаясь, затараторила глупая Леночка, наша стационарная сестра, – один человек ждет решения судьбы. Это великий человек, дорогой всему обществу и нам всем вместе! Этот человек – маршал авиации, защитник рубежей нашей отчизны. Если Олежка не придет к нему на помощь, часы его сочтены, а это значит, что в наших границах начнет зиять. И эти самые поползут к нам со всех сторон… Нет, я не могу, я просто не могу!
– Садись, – сказал Леночке Володичка.
Сам он не может вставать, у него кресло, в которое точно вписывается его торс. Он любит Леночку и хочет на ней жениться, но Григорий Сергеевич честно при всех признался, что перспективы Володи пессимистичны. Медицина бессильна его спасти. Но он должен держаться, потому что у него остался мозг, у него осталось хоть и травмированное, но работоспособное сердце.
Леночка присела рядом с Володей. Она называет себя его невестой. Они делают вид, что вскоре сочетаются узами брака, но не верят в это. Никто не смеется, кроме Лешеньки. Лешенька меня раздражает. Иногда я готов ему голову проломить, хотя вы понимаете, насколько у нас строга внутренняя дисциплина! Ведь искалечить одного из нас означает нанести неизгладимый урон всему клону, всему Институту, а может быть, и всему человечеству!
Кто мы?
Мы – скорая помощь.
Когда ничто уже не поможет избранным, чьи портреты висят в коридоре нашего отделения, когда черная дыра подбирается к земной цивилизации, – выходим вперед мы, как паладины в белых одеждах праведников. И своей жизнью закрываем отверстие в плотине.
Простите, что я говорю красиво. Обстоятельства требуют высокого слога.
– Пора, – сказал доктор Блох. Он был лечащим врачом Олежки. На время подготовки к подвигу.
– Ты завидуешь? – спросил меня Федечка.
– Он спешит заменить Олега на боевом посту, – сказал Лешенька.
– Не говори глупостей, – сказал я.
Олежка поднялся, и тут ноги изменили ему. Мне стало стыдно за брата. Нельзя, ни на секунду нельзя терять контроль над собой.
И тут Григорий Сергеевич громко запел:
Жил отважный капитан,
Очень красный, как банан,
Он не раз пересекал океан!
И мы подхватили песенку, нелепую, милую, добрую песенку.
Я подбежал к Олежке и держал его справа. А слева шел доктор Блох.
– Давай, братишка, – сказал я. – Мы все смотрим на тебя!
Олежка сопротивлялся, но не отчаянно, а как будто по обязанности. Мы вели его так, как приятели тащат из кабака подвыпившего посетителя. И с каждым шагом Олежка делал все меньше усилий, чтобы наступить на пол, и в конце концов обвис на наших руках.
