Не факт, что она умела писать и читать, но вопросы подбрасывала чумовые – не вдруг найдёшься, что сказать. Так что, Эрику приходилось реанимировать в памяти кое-какие подзабытые за ненадобностью энциклопедические сведения. Но, даже если ответ был очевиден, его еще требовалось изложить соразмерно с уровнем подготовленности не обременённой ни образованием, ни житейским опытом девчонки. Словом, всё это было увлекательно, но вовсе не просто.
Викторина продолжилась бы, вероятно, до вечера, но в какой-то момент у Эрика то ли из-за раны на затылке, то ли из-за чрезмерного умственного напряжения, разыгралась мигрень.
– Всё, девонька. Дай передохнуть, а то у меня уже башка раскалывается. Помилосердствуй, – взмолился он, укладываясь на сено, и с усталой улыбкой добавил: – Я ж всё-таки раненый.
– Ой! – спохватилась она, бросив взгляд в оконце. – Уж полудновать пора, а ты всё без роздыху. А тятя наказывал покою те дать.
Он и глазом моргнуть не успел, как Предслава выпорхнула из комнаты. Просвещая по мере сил любознательную девушку, Эрик тоже времени даром не терял и сам мимоходом выяснил у нее кое-что такое, о чём раньше понятия не имел. Узнал, что нашельцем называют пришлого человека, гридня – вовсе не зал для торжественных сборищ, как он поначалу подумал, а казарма для дружинников, гридей то есть, что тиун – княжеский управляющий. Негусто, ну да не беда, утешил он себя. Лиха беда начало.
Вечером его навестил седой лечец Серьга – так к нему вчера обращался Возгарь. Как уже говорилось, внешне он больше смахивал на лесного разбойника или сказочного колдуна, чем на доброго доктора. Может, этому способствовал пронзительный, словно сверлящий тебя насквозь, взгляд из-под косматых бровей, а может, скрюченная, видимо, когда-то давно покалеченная правая рука целителя, ограниченная дееспособность которой его самого, похоже, нисколько не смущала. Несмотря на изуродованную правую, он вполне справлялся со своими профессиональными обязанностями, довольно ловко пользуясь левой.
Эскулап сменил Эрику повязку, ворча, что с такой фигней валяться в дому воеводы неприлично, и пора бы тебе, молодец, перебираться в гридню. Дескать, сегодня, так и быть, ночуй здесь, а с утра топай к товарищам по оружию. Лекарь, понятно, использовал несколько иные выражения, смысл некоторых из них Эрику приходилось додумывать, но как ты их ни интерпретируй, а диагноз старик поставил: практически здоров, к прохождению службы годен, и давай-ка ты завтра же отсюда вон.
Серьга ушёл, а Эрик призадумался о своих перспективах. Но тут же соскользнул с размышлений о будущем в пользу прошлого, вспомнив, как под конец учёбы в школе, когда встал вопрос о выборе профессии, невзирая на настойчивые намёки отца – потомственного военного, в то время майора инженерно-авиационной службы, – он категорически отказался связать свою жизнь с армией. Объяснил просто: «Извини, папа, это не моё. Я – человек исключительно мирный. Да и вообще, какие бы то ни было подвиги не по моей части». После чего поступил в Менделеевку*. Вспомнил и невольно усмехнулся. Это называется: как ни крутись, а… ну, в общем, пятая точка, по-любому, сзади. Как ни отбрыкивался, а пошёл-таки по родительским стопам – впрягаюсь в армейскую лямку. Как там у Коллинза поется? Ю ар ин зэ арми нау?
Позже, уже в студенческие годы, Эрику довелось по принудиловке, разумеется, присутствовать на выездной лекции общества «Знание». Взгромоздившийся на кафедру мозгодуй – лысоватый, плотного телосложения господин с печатью интеллекта на лице – мусолил вопрос, касающийся естественного отбора и
