– Не миллионеры, а пионеры! – шутил Одинцов.
Митю и Сергея Николаевича со всех сторон атаковали родители. Сыпались вопросы: какой маршрут, где будут ребят кормить, выедет ли за ними колхозная машина. Учитель объяснял, рассказывал, успокаивал. Митя, поглядывая через головы родителей на длинный состав поезда, нетерпеливо отвечал:
– Всё будет хорошо, товарищи родители! Просим не беспокоиться! Будет и кормёжка, и машина, и письма отправим, и телеграммой сообщим о прибытии – всё будет как надо!
«Ох, уж эти мне родители! – думал про себя Митя. – Хоть бы скорей погрузиться в вагон!»
– Митя, тебя твои папа с мамой ищут! – крикнула Валя Степанова. – Вон они!
Митя хлопнул себя по щеке: «И мои старички прибыли!» На его живом веснушчатом лице выразилось явное удовольствие.
– Сюда, сюда! Мама! – замахал он рукой.
Васёк Трубачёв крепко держал обеими руками большую руку отца и, глядя ему в лицо сияющими глазами, торопливо говорил:
– Я тебе, папка, каждый день писать буду! Каждый день!
– Да врёшь ты, Рыжик! Там тебе не до этого будет. И не обещай лучше, да и не надо мне этого. Как захочешь, так и пиши, – любовно оглядывая сына, говорил Павел Васильевич и, понизив голос, лукаво прибавил: – Вот тётке не забывай приветы слать. Она, знаешь, обидчива у нас.
Васёк кивнул головой.
– Ну, а там и опять вместе будем! – заранее радуясь встрече, улыбался Павел Васильевич.
– Трубачёв, кто тебя провожает – папа? А меня мама! – радостно сообщила Лида Зорина. – Хочешь твоего папу с моей мамой познакомить?
– А мы уже и без вас познакомились, – шутил, здороваясь, Павел Васильевич.
– Да мы постоянно на родительских собраниях встречались с вами, – напомнила Лидина мама. – А вот товарища твоего, Лидуша, я давно не видела. Настоящий командир он у вас!
– Они все командиры дома! – подмигнул сыну польщённый Павел Васильевич. – Вот посмотрим, как себя в самостоятельной жизни покажут.
– А мы не будем в самостоятельной жизни. Мы с Сергеем Николаевичем и Митей! – весело сказала Лида. – Петя Русаков, иди сюда!
– Я с матерью, – сказал Петя, держа за руку высокую полную женщину с серыми глазами и ясной улыбкой.
Лида обхватила за шею свою мать и что-то оживлённо зашептала ей на ухо.
– Не шепчи, Лидочка, – неприлично, – делая строгие глаза и потирая ухо, остановила её мать.
По перрону прошёл Сева Малютин с худенькой, бледной женщиной. Они тихо разговаривали, не обращая внимания на общую сутолоку.
– Я тебе, мама, разных-разных цветов насушу… Помнишь, когда я болел, ты приносила мне мяту. И руки у тебя пахли мятой… На даче, помнишь?
– Помню. Только не вздумай привезти мне мяту, – засмеялась мама, – её и здесь много. И по сырым местам не лазь, Сева, а то промочишь ноги и заболеешь, а мамы там не будет с тобой, – улыбнулась она и вдруг тревожно поглядела в синие глаза сына. – А может… не ехать тебе, Севочка? Ещё не поздно…
– Ну, мамочка! – засмеялся Сева. – Ну что ты, трусишка какая! Я же не один – со мной товарищи…
Мимо, нагружённый всем дорожным снаряжением, прошагал Мазин.
Рядом с ним семенила его мать – рыхлая, болезненная женщина.
– Дай же мне что-нибудь, Коленька, ведь я с пустыми руками иду! – уговаривала она сына.
– Да уже дошли. Стой тут, я вещи сложу. Вот здесь, у колонны, на эту корзинку сядь, а то толкнёт кто-нибудь, – беспокоился он, снимая с плеч вещевой мешок. – Я сейчас… Эй, Булгаков! Где Одинцов? – закричал он, заметив на перроне Сашу Булгакова.
