– Шею? Как это? – художник уже устраивался напротив. Долго уговаривать его было не нужно. Бесценную свою картину он запросто зажал между коленей.
– Да вот, нашлись люди добрые, ковырнули ножиком.
– Таких добрых людишек у нас хватает, тут ты прав. Мне сегодня тоже накостыляли. На площади. И не кто-нибудь, а взаправдашние менты.
– Это за что же?
– А вот за эту самую картину. В стране, понимаешь, бардак, пенсий с зарплатами не платят, а они людям и этой малости не позволяют. А я ведь не ворую, торгую собственным трудом. Коли на то пошло и налог готов платить, но! – указательный палец бородача поднялся. – С прибыли налог! А какая у меня прибыль? Едва на хлеб да на квартиру хватает.
– Не только на хлеб, как я погляжу.
– Чего?.. А-а, вон ты про что, – художник упрямо качнул головой. – Правильно, выпиваю! Потому как имею право. А они меня в морду тычут. За что? Только за то, что я не отстегиваю, как другие?
– Где ты торгуешь?
– Так везде уж пробовал. Сейчас вот с Монетки турнули. Там менты хозяева, им все платят. И художники, и чебуречники, и черные. За место – полтинничек, нехило, да? А если я, к примеру, ничего не продал за день? Или продал, но за тот же полтинник? Мне что, эти орлы краски с кисточками покупают? Или, может, позируют на дому? – бородач выругался. – Обвешались автоматами и чувствуют себя царьками. Из-за таких вот шкодников их ментами и кличут.
– Значит, парочка на Монетке?
– Иногда парочка, иногда трое. И бухими частенько приезжают. Представляешь картинку? Хватают какую-нибудь пьянь, волокут в воронок, а сами при этом кренделя сапогами выделывают.
– Обижен ты на них. Есть, верно, за что?
– Да уж верно есть. Если б только я. Там все на них зуб имеют… – Бородач успел набить рот, и оттого речь у него выходила невнятной.
Бомж нахмурился. Либо речь невнятная, либо начинались нелады со слухом. Голову кружило все сильнее, самоконтроль заметно сдавал позиции. Он задышал чуть чаще.
– Как же их зовут?
– Кого?
– Парочку твою.
Художник смахнул с бороды крошки, причмокивая, отпил из пластикового стакана.
– Старший у них – Митек, а других, честно сказать, не знаю да и знать не хочу.
Силуэт собеседника внезапно поплыл, быстро начал раздваиваться, бомжа чуть покачнуло.
– Э-э, да ты совсем бледный! С чего это? Плохо, что ли?
– Мне бы, браток, бинтов… Лекарств каких-нибудь…
Бомж не хотел жаловаться, но фраза вырвалась у него сама собой. Верно, и впрямь прижало. Мир перед глазами медленно, но верно, заволакивала багровая мгла.
– Так, может, это… В больницу?
– Да нет. Не надо больницы… Где-то бы отлежаться, а? Не знаешь часом, комнатку кто-нибудь не сдает? Я бы хорошо заплатил. Без обмана.
Успевший расправиться с гамбургером, художник сыто икнул.
– Слушай, а ты и впрямь плохо выглядишь. И глаза какие-то…
– Я насчет хаты спрашивал.
– Так чего ж… С хатой проблем нет. То есть, если без наворотов и изысков, то можно даже ко мне. У меня, правда, однокомнатная и без джакузи, но в общем и целом…
– Далеко?
– В смысле, значит, живу-то? Да нет, тут рядышком. Всего-то пара кварталов.
Бомж махнул рукой.
– Годится. Только подсоби встать.
– Что, прямо сейчас? А как же это все? – бородач кивнул на стол.
– Хочешь, бери с собой. Главное – помоги. Куплю потом все, что попросишь. И картину твою куплю.
– Понял! – художник суетливо вскочил. Пакеты сунул прямо за пазуху, картину подхватил под мышку. – Меня вообще-то Артемием зовут. И фамилия знатная – Васнецов. В смысле, значит, был уже такой художник. Мне даже советовали внуком его представляться. Может, наберусь нахальства и впрямь как-нибудь назовусь. А что? Дети и внуки – дело смутное, поди проверь. Мало ли их на свете – сынков лейтенанта Шмидта! Ты-то как считаешь?
