Хотя странно, ты всегда был добр к животным, гораздо добрее, чем ко мне.
Вот стоило мне написать эти строки, как я поняла, что существовал еще один человек в моей жизни, который тоже был более добр к животным, чем к людям. До сих пор у меня этот факт не укладывается в голове. Почему? Далеко не всегда животные эту любовь поддерживают, и не всегда их поведение становится причиной такой любви. А люди, казалось бы, делают все, чтобы их любили или хотя бы уважительно относились, но этого нет.
Мой дядя. Мамин брат. Мне пришлось с ним провести часть детства. Это стало непростым испытанием. Сказать, что он поступал жестоко, значит, ничего, по сути, не сказать. Он был не здоров психически, а это куда страшнее, чем если бы он понимал, что делает. Когда человек не осознает своей жестокости, это куда трагичнее.
До сих пор задумываюсь, почему никто не пытался его лечить, как бы жестоко это ни звучало. Но даже мне, испытывавшей вечный страх перед ним, не приходило тогда в голову, что ненормально жить с таким человеком, что куда естественнее, если бы он жил отдельно от нас, если бы его наблюдали специалисты. В детстве многие вещи кажутся достаточно привычными, если ты лишен других примеров. Почему-то бабушка – его мать и мать моей мамы – даже говорить на эту тему отказывалась. Всегда пресекала подобные разговоры, обрывая робкие мамины попытки привычной фразой: «Он мой сын и твой брат. Мы должны заботиться о нем».
Когда бабушка умерла, мама по привычке продолжила нести свой крест, который, я считаю, был совсем не ее. Так ничего в этой жизни хорошего она и не увидела. Даже об элементарном покое не могло быть и речи, не говоря уже о каком-то счастье. Всегда было очень горько это осознавать.
От бабушки дяде с мамой досталось полдома на двоих. Так получилось, что ни маминому брату, ни маме, ни позже мне до определенного момента оказалось некуда больше идти. Не из чего выбирать. Другого дома не было. Так и ютились в нескольких комнатах две семьи. Ты скажешь, что это даже шикарно. В нескольких комнатах. Три человека. Раньше вообще вся семья могла размещаться на нескольких метрах. И ничего себе жили. По площади не могу сказать, чтобы я была ущемлена. Одной большой комнаты нам с мамой на двоих вполне хватало. Еще одна комната считалась общей. Третью занимал дядя. Был великолепный яблоневый сад под окнами. Подвал, в котором имелась маленькая банька. Кухня была на всех, я не любила там находиться. А вот дядя частенько располагался именно там, смотрел маленький телевизор, читал газеты и собирал своих дружков-собутыльников.
Вот она – главная причина наших несчастий. Дядя любил выпивать. А выпив, становился невыносимо жестоким, в моем понимании, конечно. С возрастом я обнаружила, что жестокость бывает разная, и в жизни может быть все намного хуже. Но даже с возрастом я не могла найти оправдания такому поведению. Мама все списывала на болезнь. Да, возможно, кроме болезни, действительно больше ничем нельзя было оправдать ни злость, ни садистские поступки дяди по отношению к нам. В такие непростые и даже страшные моменты мы с ней закрывались в нашей комнате, прятались у соседей или даже под собственной кроватью. Я не буду описывать тебе все то, что нам пришлось пережить. Поверь, этого было достаточно для того, чтобы после поступления в университет с радостью переселиться из дома в общежитие. А чтобы не возвращаться обратно, выйти замуж за твоего отца. Нет, конечно, за отца я вышла не для того, чтобы не возвращаться домой. Я любила его. Но о нем чуть позже.
