— На ребенка? Это ты загнул, — покачал головой гролар.
— Камула ради! Вот я перед тобой стою, живое доказательство.
Вартуша проглотила вторую картофелину, стараясь не издавать громких звуков. И — самое главное — не заглушить чужой разговор.
— Ты не говорил, — после молчания проворчал гролар. — Даже не намекал.
— А зачем? История давняя, родители уже в могиле. В личном деле все записано, кому надо — знают. Да и в газетах об этом в свое время писали, просто сейчас уже никто не вспоминает. Родители пили. Бузинную настойку и волчеягодную бражку. Когда в бутылке оставалось на донышке, а денег не было, начинали ругаться и драться. Я, пока мелкий был, прятался. Подрос — пытался утихомирить, по разным углам развести. В тринадцать лет я уже прилично так вымахал. Отцу сдачи давал. С переменным успехом. И, когда вернулся из школы, и увидел, как он мать шваброй охаживает, вступился. От злости силу не рассчитал, сломал ему челюсть. Пришлось в травмпункт ехать. Его отправили в больницу, а оттуда в полицию сообщили. И моя мать написала заявление, что я вспыльчивый, конфликтный, постоянно их избиваю и забираю с трудом заработанные деньги, чтобы тратить на алкоголь. Полицейские заявление почитали, отправили меня в спецприемник. Повезло, что дело попало к дотошному следователю. Тогда в деревне больше жителей было. И люди, и оборотни еще не разъехались. Следователь всех наизнанку вывернул: и сельского старосту, и почтальона, и школьных учителей, и соседей. Дело передали в суд. Отца и мать за оговор лишили родительских прав. Меня отправили в кадетское училище — сам выбрал, мог бы в школу-интернат перевестись, а потом в техникум. Я пошел в кадетское, потому что был благодарен следователю, решил, что защищая закон и порядок, отплачу долг Камулу и Хлебодарной за счастливое вмешательство в судьбу. Не жалею. Но помню, что между мужем и женой лучше не встревать. Виноватым останешься.
— Если будет жалоба и служебное расследование, я возьму вину на себя, — сказал гролар.
— Нет уж. Пополам.
— Я...
— Пополам, — повторил волк. — Слушай, давай я Христофору напишу? Надувной матрас у него возьмем, ляжешь во второй комнате. Надо отдохнуть, завтра в любом случае будет карусель.
— Нет, — отказался гролар. — Я ложиться не хочу. В кухне посижу.
Тиша, наигравшийся с отвертками и рулоном скотча, пришел к Вартуше и тихим писком потребовал еду. Пришлось превращаться — не сбивать же тарелку со стола лапой. Смена тела отозвалась болью в костях и мышцах. Вартуша закусила губу, чтобы не закричать, отдышалась и поставила на пол тарелку с печенкой. Тиша начал вылизывать сметанную подливку. Гролар и волк поделили банки с рыбными консервами, вскрыли и приступили к трапезе — без хлеба, с мармеладом и несладким чаем. Вартуша осторожно влезла в холодильник, сгорая от стыда — своим вторжением она оставила гролара без нормального ужина. Под руку попалась плошка с черникой, сметана в стеклянной банке. Пара ложек и горсть ягод успокоила бунтующий желудок, и Вартуша на цыпочках направилась в ванную, чтобы набрать воду. Надо было искупаться, отмыть Тишу, прогоняя запах подвала. Сейчас, когда из разговора стало ясно, что ее не украли и не перепродали, захотелось высунуться в форточку и пообещать, что она не будет писать никаких жалоб. Как захотелось — так и расхотелось. За три года проживания на хуторе она привыкла таиться.
