Странно, но Вениамин при первом взгляде на дядю Носа сразу понял, что он глупый. Раньше мальчик никогда не думал так про взрослых. В его детском представлении все взрослые были неглупыми, потому что взрослые. Они могли быть злыми, дурными, страшными или, наоборот, добрыми, но никак не глупыми. Вслед за этой неожиданной мыслью к Вениамину пришла другая, еще более неожиданная. Он не успел ее как следует подумать, потому как смысл слов дяди Носа наконец дошел до него: «Это про меня». И Вениамин затрясся от страха.
– За что? – спросил дядя Олег.
– За то и за это… – не мог подобрать слов дядя Нос.
– За то и за это всех нас надо наказать, – усмехнувшись, сказал дядя Олег. – Ты, Юра, давай-ка не буянь!
– Это… это… Олег, сам это… не борзей. Не твой малец, это же этого… Васьки-чиканутого. Я-то знаю, недавно его ментура замела. Так чё? Порснуть, да пущай валяется, может, и заберет кто.
– Крестный я его.
– Это… это как? Крещеный этот ублюдок, что ль?
– Ну, – и дядя Олег отпил из нарядной бутылки.
– Это, это… чё, кир заграничный? – внимание Носа сразу переключилось.
Вениамин понял, на это дядя Олег и рассчитывал. «Вот он умный!»
– Молдавское, – спокойно ответил «крестный», как будто не придав значения.
– Плеснешь за здравьице-то?
– А не забарагозишь? Хмельное!
– Да я, да я… – Нос принялся со всей силы колотить себя по впалой груди с крупными красными волдырями от укусов слепней. – Как стеклышко, Олег, я! Ты же знаешь!
– Ладно, ладно, шуткую я, Юра.
Дядя Олег отпил еще из бутылки, потом закупорил длинным «навесом» и запустил на другую сторону речки, где стоял Нос. Тот поспешно стал рыскать в кустах, что-то шепелявя, пыхтя. А когда нашел бутылку, осторожно ощупал, откупорил и разом опрокинул.
– Ай, холодит-то как хорошо! – погладил себя по груди Нос, раскрасневшись лицом и заметно подобрев. – Ай, спасибо, дорогой! – и, пошатываясь, пошел обратно в лес, кое-как волоча за собой хлыст.
– Слабость других – лучшее оружие, – опять сказал что-то непонятное дядя Олег. – Пойдем, до деревни тебя доведу.
– А… а… вы мой крестный? – спросил Вениамин.
– Ну… может, и так.
Вениамин плелся измученный, уставший. С разбитыми ногами, весь перемазанный речным илом вперемешку со стеблями кукурузы и кукурузным молоком. Но рядом с высоченным дядей Олегом, который шел длинными размеренными шагами, покачивая в такт двустволкой с кожаным, натертым временем ремнем, он чувствовал себя очень хорошо. Так, словно растворился в силе дяди Олега. Или его крестного? Растворился в этой уверенной походке, в этих прокуренных пышных усах, в сильных, с явно выраженными жилами руках, даже в этой двустволке.
Самое удивительное и приятное, что сила дяди Олега была другая. Не такая, как у отца, когда тот шел по деревне, расставив плечи подобно крыльям. В любой момент готовый вцепиться в кого-нибудь и что-нибудь испортить. И бабки, сидевшие на лавках, шептались, мол, «ужо нарезался, мерзавец» или «эх, Людка-то бедная, почто ей такой лихоимец…».
Это была и не такая сила, как у Юры, брата Дрона когда он мог взять на плечо два мешка с пшеницей и, попыхивая папиросой, занести их на второй этаж амбара. У бабушки Вениамина тоже была другая сила. Она относилась ко всему спокойно и жестоко, как сухая земля. У дяди Олега своя сила… Вот только какая и откуда она взялась? Не находя ответов, задавался всеми этими недетскими вопросами Вениамин.
