– Я только о тебе, сын, и думаю. Я вже с Глебом переговорила, шоб вин тебе грошив дав и на учебу Феде, и на помощь по хозяйству, и на эту… експертизу. Он же помог тебе с машиной, знаю, что он и другим помогае. Душа болить за тебя. Как ты… Как тебе живется с ней, с этой Ксаной…
– Оксаной, – поправил Алексей мать.
– А с кем обсуждать? Если б могла, то только с Богом бы и посоветовалась. Ты же знаешь меня. Не люблю я на людях про свои хворобы гутарить.
– Так тут же у вас какая-то церковь есть, взяла бы да и посоветовалась там. Далековато, правда…
В это мгновение калитка распахнулась, и во двор вихрем ворвался веселый Максимка, а за ним жена со старшим, более сдержанным Федором.
– Тату, там було так цикаво! Там булы автоматы, гвинтивки, справжни вийськови формы! И там ще фотография нашого дида, там так здорово! А дид правда стриляв з того автомата?
– А шо у вас там, на Украине, музеев нэма?! – приподняла голову, удивляясь, мать.
– Такие уже закрыли либо все переделали, – ответил сухо Алексей. – А День Победы уже не девятого, а восьмого, и вообще это уже давно не День Победы, а День памяти… Памяти жертв и что-то такое…
– Мамо, вы тут живитэ у своей Рашке, у глуши, та зо́всим ничо́го не знаетэ! У Европе це свято вже давно називаеться Дэнь памьяти та примирення, присвячений загиблим у другий свитовий вийни, – отчеканила бодро невестка.
– Так! Ксюха! Хватит коверкать язык! – резко ответила Ольга Петровна. Она встала и приподняла свою палку. – Ты не в Крякове, а к свекрови приехала! Давай говори со мной нормально! Батьки нема, а то б он показав бы тебе, як надо говорить со старшими. – Она еще выше подняла свою палку.
Алексей тоже встал, прикрывая спиной мать, становясь между матерью и женой.
– Начебто сами могли правильно розмовляты росийською мовою… – попыталась гордо ответить невестка и продолжила:
– Якбы вы вчилысь так, як треба,
То й мудристь бы була своя.
А то залызыте на небо:
И мы не мы, и я не я,
И всэ те бачив, и всэ знаю,
Нема ни пекла, ани раю,
Немае й бога, тилько я!
– Ксано! А ну, прекрати! Хватит мать и всех бесить! Сама-то колы вывчила свою мову-кулешовку?! Когда далеко за третий десяток стукнуло?! – воскликнул Алексей и крепко взял правую руку жены. – Мама, это стихи украинского поэта девятнадцатого века Тараса Шевченко, – обратился он, полуобернувшись, к матери. – Оксана, наверное, совсем недавно выучила вирш и решила…
В это время раздался сильный треск – это Максим стволом игрушечного автомата уперся в ягодицу Алексея и начал громко стрекотать игрушкой.
– Папка убытый! – обрадованно закричал маленький воин. Он потянул отца за руку на скамейку. – Ты вбытый, вбытый! – продолжал трещать мальчик игрушкой.
Алексею ничего не оставалось, как подыграть мальчишке, согнуться и присесть на лавку.
– Баба теж убыта! – Автоматчик направил ствол в живот Ольге Петровне и продолжил трещать игрушкой, он и бабушку тоже затянул на скамью. – Уси фашисти вбыти! – объявил довольный победитель. Из дома вышел Федя с книгой и сел рядом бабушкой. – Федько, а ты за ко́го?
– Я за книги, – спокойно ответил старший брат.
– Кныгы? Кныжки треба спалыты! Мама у нас кныжки палыла у двори, у зализний бочци!
– Макс… – обратилась к младшему сыну Оксана.
– Я з тобою!..
– Иды краще в курей постриляй… Але… Ни, ни, у курей не треба, там квочка… Сходы краще на вулицю, подивися, чи не йидэ дядько Глэб з дитьмы.
