Вечером зашла сестра. Лена была на пять лет младше Евгении и несмотря на постоянные размолвки с мамой, была ее любимицей. Но теперь это потеряло значение. Все, что осталось в памяти, было связано с их детскими проказами, шалостями, маленькими детскими радостями. Если и была какая-то ревность, то она испарилась, словно лужа в жаркий день.
Женя разбирала свои картины и рассказывала про операцию.
– Ты что сделала? – вскрикнула Лена, когда услышала новость. – Как ты могла это сделать? Она ведь наша мама! Твоя мама!
Женя отметила про себя, что при слове «мама» ничего не почувствовала.
– Она и осталась моей мамой. Просто изменились мои воспоминания, а значит, и отношение.
Ленка сидела на диване надувшись и поглядывала на сестру исподлобья. Наконец, не выдержала и спросила:
– Неужели ты не могла сама забыть то, что тебя так смущало? Зачем прибегать к таким методам? – помолчала снова. -Ты совсем ничего не помнишь?
Женя задумалась с картиной в руках.
– Отчего же. Есть какое-то смутное ощущение тепла, ласковых прикосновений, безопасности… И еще помню как мы наряжались в старые мамины платья, а она нас фотографировала.
– Ты знаешь, – продолжала она, – я теперь совершенно по-другому смотрю на свои картины. Они не кажутся мне такими ужасными. Посмотри. Этот кот всегда вызывал у меня раздражение, никак не могла понять, что мне в нем не нравится. Теперь же я вижу, что он хорош.
Лена улыбнулась:
– Он похож на твоего бывшего, поэтому и не нравился.
В субботу Жене нестерпимо захотелось пойти в театр. Это был голод человека, который наконец-то исцелился от тяжелой болезни. Краски казались ярче, а эмоции глубже. В антракте у одной из картин она познакомилась с мужчиной. Он оказался директором художественной галереи. Удивляясь самой себе, Женя призналась ему, что рисует и согласилась показать свои работы. Через неделю она готовилась к открытию персональной выставки.
Работы было много. Женя летала по залу, стараясь успеть везде, но эти радостные хлопоты вызывали только радость и азарт.
– Женя… – услышала она тихий женский голос, обернулась и не сразу поняла, что перед ней стоит… мама.
Она казалась чужой и незнакомой. Глаза красные, губы поджаты, одна бровь приподнята словно от удивления. Женя растерялась. Не знала, как себя вести и стояла неподвижно.
– Женечка, – мама неуверенно подошла и обняла ее. Неуловимое ощущение возникло в памяти, ласковое прикосновение из далекого-далекого детства. – Не могла до тебя дозвониться. Приехала сюда прямо из аэропорта. Ленка адрес дала. Очень за тебя рада!
Голос ее дрогнул:
– Я тебя никогда не поддерживала. Тебе есть, в чем меня обвинить, но я хочу попробовать все исправить.
– Здравствуй! – наконец очнулась Женя. – Хочешь, покажу тебе выставку?
Она шла вдоль картин и рассказывала о них маме. Казалось, что она за ново узнает ее. Да так это было. Женя осознавала глубинным, животным чутьем, что все, что сейчас нужно – рассказывать о своем творчестве, выплескивать, делиться. Нужно было забыть о том, что перед нею мать, и говорить так, словно это единственный в человек в мире, единственный зритель, ради которого и написаны эти картины.
Остановившись, Женя посмотрела на маму: ее глаза светились и говорили красноречивее любых слов.
На следующий день состоялась презентация выставки. Галерея заполнилась людьми, шумом, эмоциями. Посетители выглядели потрясенными и воодушевленными, повсюду слышались одобрительные отзывы. Жене предстояло впервые выступить перед подобной аудиторией. Она привлекла к себе внимание, позвонив в серебряный колокольчик.
