А гость остановился у дуба. Огляделся. И сбросил на траву перевязь с парой клинков. Затем снял куртку. Рубашку. Высокие сапоги. Штаны…
Катарина нахмурилась. Если ее собрались убивать, то… как-то слишком уж… вызывающе? Или он просто одежду вымазать не желает?
Он был высок.
Очень высок.
Пожалуй, куда выше Джона, не говоря уже о Генрихе, который весьма гордился собственным ростом. И кажется, именно факт, что Джон перерос отца, и злил его безмерно.
Катарина икнула и тотчас зажала рот руками.
Ей доводилось видеть голых мужчин.
То есть, почти голых, потому что ее супруг и в постели предпочитал оставаться в нижней рубашке, тканью стыдливо прикрывая раздобревшие телеса. И тогда Катарине это казалось нормальным.
…в тот вечер наспех сращивая колотую рану, она даже прикоснулась к обнаженной мужской груди, но почему-то тогда не испытывала и толики нынешнего стыда. Может, оттого, что Джон умирал? А она боялась, что он все-таки умрет, что малых ее сил не хватит, а целительские амулеты вовсе не так и хороши?
Хватило.
И тяжелые платиновые браслеты сделали свое дело, пусть и предназначались вовсе не для того, чтобы исцелять мятежников. Кажется, и шрама не осталось. Или все-таки? Она так и не рискнула спросить.
У нынешнего мужчины шрамов хватало. Они вились по смуглой коже белыми узорами. Одни были толстыми и светлыми, словно ветки, другие – тонкими, едва заметными. И Катарине казалось, что еще немного и она поймет смысл этого рисунка, но тот ускользал. А мужчина, наклонившись, подхватил клинки.
Вздохнул воздух.
…а ведь он не человек. Это стало ясно с первого движения, текучего, что вода. Люди не способны так двигаться. И рост, и светлые, почти белые волосы – это ненормально. Волосы он забирал в косу, выплетая ее так хитро, что не у всякой камеристки получилось бы.
Он крутанулся на месте, рассекая клинками воздух, а Катарина подумала, что убивать ее, кажется, все-таки не будут. А утро можно считать полностью удавшимся.
3. Глава 3
Глава 3
Клинки пели.
И голоса их успокаивали, смиряя ярость, кипевшую в крови. Призрак завыл, отзываясь на гнев хозяина, и Тьма полыхнула силой, но покорилась, ушла вниз, коснувшись темной травы.
Кайден позволил себе сделать вдох.
И выдох.
Вот так. Медленно. Смиряя эмоции, которые грозили выплеснуться, и трава, чувствуя это, тянулась навстречу. Гремел листвой дуб, и чудилась в нем заветная песня.
Еще немного.
Быстрее.
И еще быстрее. Пусть рвет болью мышцы, пусть выкручивает суставы, на пределе и за пределом, чтобы до последней капли силы, чтобы… легче стало дышать. И когда эмоции уйдут, разум возьмет свое.
Уже берет.
Ярость утихла, и лишь в ветвях дуба проклюнулись свежие листья, а терн в старой части парка и вовсе пойдет в рост. Этак он и до старого дома доберется. Впрочем, в доме давно никто не жил, хотя и продавать его отказывались с завидным упрямством, свойственным лишь роду человеческому.
Кайден позволил Тьме уйти за спину, поразив призрачного врага.
Она предпочла бы живого.
К примеру, того, кто помог исчезнуть каравану саларских купцов. И нагло, так нагло, что Кайден зарычал. Призрак задрожал, соглашаясь, что эти люди заслужили смерть, которая всенепременно настигнет их, но позже, когда Кайден поймет, как они это делают.
Про груз не знал даже управляющий.
И все-таки…
Караван прибыл в Бристон третьего дня, чтобы, переночевав в таверне, выдвинуться на рассвете. Товары загрузили на повозки, как и охрану, и многоуважаемого Али ин Исула, связанного с Кайденом клятвой верности и дружбы, двух его сыновей.
