Вечерние лучи - страница 2

крылышки пчёлки в полыхании зарниц…

Поп-старичок, за сотню лет,

Молитвой грешных поминает,

Над каждым холмиком читает,

И от него струится свет.

Но голосок, больной и слабый,

Вокруг него толпятся бабы,

Роится всюду детвора,

И я на кладбище с утра.

Попу куличики и яйца

В корзинку с щедростью кладут,

К могилам в очередь зовут,

Как говорят: «За труд – воздайте!»

Могил на кладбище не мало,

Священник трудится устало,

В корзинке – доверху яиц,

А вдовы сыплют корм для птиц.

Мне по понятьям малолетки,

Вопрос покоя не дает:

«Как эти яйца поп умнет?

Да при таком здоровье ветхом?»

Окончен длинный ритуал,

Поп за оградой ризу снял,

Перекрестился в небо кротко,

За ним несут корзины тетки.

Мой взор корзины эти дразнят:

Как много у попа еды,

Прожить он может без нужды,

С доходом поп на этот праздник.

Тут нищий руку протянул —

Поп-старец радостно вздохнул,

Куличик подал и яйцо,

И просиял ему лицом.

Недаром вдовы старца чтут…

И яйца, из муки творенья,

Поп раздарил все подношенья.

Прошло лишь несколько минут:

Осталась в небе стая птичек,

В корзинке маленький куличек,

Одно лишь красное яйцо,

И память встречи с мудрецом.

Смотрю на живописный сей портрет,

Изображён граф Пётр Румянцев:

Расшит камзол и кружево манжет,

Как будто он устал от танцев.

А вместе с тем, история гласит,

Что полководец был с талантом,

Им кубок славы в порохе испит,

В боях с врагом он не был франтом.

Сын Николай и славен, и умён,

Внёс вклад большой в культуру нашу;

В заботах графских этих он

Наш Гомель сделал ещё краше.

Смотрю с восторгом на Большой Дворец, —

Эпоха заполняет душу;

Былое, открывая свой ларец,

Меж нами все преграды рушит.

Ласкает сердце и чарует взгляд

Симфония самой архитектуры,

Где звуки не застыли, а звучат,

Поёт колонн клавиатура.

И красота, как истина, права:

Она светла, понятна людям;

В огне войны – а всё-таки жива,

И жив Румянцев в этом чуде.

Знать, созидал он с верою в народ,

Как сын Отечества, державы,

Деяний тех неоценимый плод

Овеян долго будет славой.

Судьба. И надо быть княгиней,

А сердце сострадания полно

К рабам, с их грубостью невинной,

Им стать людьми в веках запрещено.

Жить с уваженьем к человеку —

Идея одолела её ум.

И даже годы – добрый лекарь —

Ирину не спасли от этих дум.

Аристократка, мать по духу —

Княгиня строит в бремени забот,

Чужую боль приемля слухом,

Больницы и приюты для сирот.

И образ, подвигом прекрасный,

В народных песнях долго не умрёт.

Она своей легендой властно

Нас тоже к состраданию зовёт.

Забыто слово – «состраданье»;

и чувств таких ужнет давно,

хотя в общественном сознанье

оно от Бога нам дано.

Пример для нас Христа страданье,

не всякий может сострадать,

в нём боль и трепет Мирозданья,

готовность боль других принять.

Оно сестрою милосердья

шло в дни войны в госпиталя,

и под огнём с душевной твердью

стремилось боль от ран унять.

Напрасны наших душ старанья,

коль не горит в них боль – звезда.

Ведь в людях чувство состраданья

граничит с мужеством всегда.

Однажды дождливою ночью

Я видела Бога во сне…

Прекрасен и страшен, воочью

Явился он огненно мне…

Лик Божий – гармонии полон,

Такой неземной красоты,

И в ней отражались, как волны,

Жестокости жуткой черты.

И скипетр, и сам, и корона —

Из цвета небесной зари.

Во всём, и в величии трона

Огонь чудным светом горит.

Не то, чтобы пламенем Ада

Он глянул, сказал грозно: «Ты…», —

И в ужасе диком от взгляда