– Ну не разрешал, – кивнул Арнольд. – Но очень хотелось.
Бабка Турусова – стукачка с еще энкавэдэшным стажем. Всю жизнь на всех стучала, требовала принять меры, вынюхивала и дотянула таким образом до семидесяти трех годков. Ее внучка Ольга – наркоманка конченая – тоже пошла по стопам предков и исправно барабанила Арнольду на своих товарищей по игле. Потом стала прикрываться оперативником перед наркоманской швалью в своих неблаговидных делишках – мол, у меня менты подвязаны, всех по кочкам размотаю. А бабка Турусова постоянно названивала Арнольду и требовала:
– Сделай что-то с Ольгой, чтобы не кололась. Уговори ее.
Пожелание благое, но, мягко говоря, нереальное. Не рожден еще оратор, который уговорит наркомана не колоться. А Ольга чем дальше, тем больше отлетала в иные реалии. Однажды она сожрала сто таблеток димедрола и едва не улетела насовсем. Потом все-таки померла, просидев из своих тридцати годков десяток на нар-котиках – еще долго протянула.
Перед этим Арнольд с Асеевым вдвоем взяли притон, где было шестнадцать отмороженных наркошей. Один из них, приятель Ольги, затаил на Арнольда злобу и, как только додумался, нашептал старухе Турусовой:
– Это Арнольд в притоне твою внучку порчеными наркотиками обкормил. Убил ее.
С того времени бабка разослала двадцать заявлений и штук тридцать жалоб в ФСБ, прокуратуру, МВД и Комитет по правам человека о зверствах старшего оперуполномоченного Арнольда Крюкова. И она все писала и писала, обивала пороги и останавливаться не собиралась. Образованная, на психичку не похожа, на груди какие-то медали – типа «За трудовую доблесть» и «За взятие Москвы», первое впечатление она производила вполне пристойное. И по такому маразму приходилось отписываться и ФСБ, и прокуратуре, и, естественно, нам.
Опять звонок:
– Вам звонит представитель матерей с Элеваторного проезда, – послышался строгий голос.
– А с вами говорит представитель оперативников с улицы Папанина, – поддакнул я.
– Поищите лучший объект для иронии. Мы, матери, возмущены тем, что наших детей травит наркотиками гражданка из шестнадцатого дома. Они к ней в очередь выстраиваются. И гибнут… Где милиция?
– Да, а где?
– Из отделения приезжали, забрали ее. И выпустили. Она говорила – за две тысячи долларов.
Что ж, такое возможно. Ментов продажных и без тормозов на территории немерено.
– Прямо на улице и торгует? – спросил я.
– Да.
– Как представитель матерей – какую-нибудь квартиру для наблюдения подыщите. Мы ее «хлопнем»…
– Убьете? – ужасается дама.
Тьфу, с этим нашим жаргоном.
– Да нет, просто арестуем, – успокоил я представительницу матерей.
– Квартиру, да? – Ее энтузиазм тает. – Мы подумаем. До свидания.
– И не затягивайте, – прошу я.
Девять против десяти, что ее больше не услышу. Таких вот общественных прокуроров, что-то от нас строго требующих, гораздо больше, чем помощников. А оперов вообще – раз-два, и обчелся. И на каждого – по дивизии барыг. За всеми не угонишься…
Не успел положить трубку, снова звонок. Мой телефон – контактный. Названивают все кому не лень.
– Приезжайте, у меня сын обкололся наркотиками и бегает за нами с топором! – слышится истошный женский визг.
– Так звоните в патруль быстрее! – не выдерживаю я.
Наркоман обкололся, обкурился, упал мордой вниз – и все звонят нам.
Очередной звонок.
– Терентий, ты? – услышал я знакомый голос.
– Нет, не я… Ты куда пропал, чудик?
