– Что снилось? Не смог зайти в твой сон, словно для меня замок поставили, – поинтересовался Шелби, игнорируя мои вибрации.
– Старикан на кладбище рядом со статуей ангела, что Мара вырезала, – ответила я.
– Что за старикан? Чего хотел?
– Мнение мое спрашивал про статую, нравится мне или нет. Ешки-матрешки, страхолюдина неземная. Старикана ни разу не видела, незнакомый какой-то чувак.
Шелби протянул ко мне руку, поводил ей перед носом.
– Это тот самый старик, что в машине сегодня был, – ответил Томас.
– Так мы же его не видели, – удивилась я.
– Это ты его не видела, а для нас никакие стены не преграда.
– Это вы его того самого? – я провела рукой по горлу и высунула язык.
– Нет, он сам, от естественных причин. Тело-то старое, дряхлое.
– А душа? – кто-то дернул меня за язык спросить.
– Душа очень старая и уходить с земли не хочет, – сказал он.
– Сколько ему лет? – спросила я.
– Много.
– И чего его душа от меня хочет? Чтобы я его на тот свет отправила? Извиняйте, у меня в этом месяце перебор, пусть очередь занимает на следующий, – усмехнулась я.
– Вот, наверно, как раз этого-то он и не хочет. Надо поискать про него информацию, – покачал Шелби головой.
– Вот и поищи, а я водички попью и спать. Вам-то ни спать, ни есть не надо, – хмыкнула я.
– Ну почему же, есть нам как раз-таки нужно, – он стал скалиться.
– Слушай, а ты же теперь охранник. Чего ты теперь ешь? У тебя же, наверно, зарплата должна быть. С меня ты ничего последнее время не требуешь, – стала я рассуждать.
– Слишком много вы, Агнета, по ночам думаете. Водички попила? Чеши спать, – сказал Томас.
– Чешу, – почесала себе затылок. – Надеюсь, оно мне больше не приснится.
– Сегодня точно нет, наверно весь твой матерный запас переваривает.
– Если бы ты его видел, тоже матерился бы. Слушай, а почему вы мат не переносите? Это что, какие-то сакральные слова, в них что-то зашифровано? – поинтересовалась я.
– Вы их с таким напором говорите, с такой душой, столько в эти слова энергии вкладываете, даже в молитвы вы столько сил и веры не кладете, что нам аж страшно становится, а иногда и покалечить можете, – сказал он.
– О как, буду теперь ходить и материться, – рассмеялась я.
– И придут к тебе черти сквернословники, и будут всякие козни подставлять, – усмехнулся он.
– И какие козни?
– Молоко скиснет, яйца протухнут, еда подгорит, по пальцу молоточком ударишь или ногой обо что-нибудь ударишься, что-то потеряешь или порвешь. В общем, будут гадости всякие мелкие подстраивать и радоваться, как ты материшься.
– Даже такие бывают? – удивилась я.
– Ой, каких только злыдней на свете не бывает, главное, чтобы ты побольше разных эмоций выдавала низкочастотных, а покушать они любят. Будут тебя за уязвимые места теребить, – он посматривал на меня хитро.
– Ладно, уговорил, буду материться в крайних случаях, – ответила я. – Пошла я, спокойной ночи, приятных снов, не шали на кухне, – погрозила ему пальцем.
Сама отправилась дальше досыпать, до утра еще три часа осталось.
