Плотный обед и философские размышления – плохое сочетание для тех, кто хочет не спать. Я очень хотела, но не смогла. Сон сморил меня незаметно прямо там, где я и сидела. И увидела я, как входит в комнату старушка. Чистая, аккуратная, далеко не немощная, а вполне себе крепкая, несмотря на испещренное глубокими морщинами лицо. На голове у нее платочек светлый. В платье она с длинным рукавом да в тапках домашних. Идет ко мне и улыбается, как будто ждала меня. И не страшно мне вовсе, хотя знаю, что нет ее уже в живых.
– Здравствуй, Аленушка, – слышу я ясно бабушкин голос, но ничего не отвечаю. – Вот ты и приехала ко мне. Не дождалась я тебя, правда. Но ничего. Это не страшно. Теперь все будет хорошо. Только не сопротивляйся, Аленушка, тому, что принять ты должна. Не примешь – бед не оберешься. От силы не отказываются.
– От какой силы? – спрашиваю я удивленно.
– Сила в тебе есть ведьминская, Аленушка. От меня унаследовала, – спокойно продолжает улыбаться прабабка. – Только не хочешь ты ее слышать, сопротивляешься, от того в жизни твоей и неладно все. Прими ее и жизнь наладится.
– Да как же мне ее принять, бабушка?
– Слушай себя, Аленушка. И ничего не бойся.
– А чего мне бояться?
Бабушка улыбнулась и стала уходить.
– Бабушка, постой, ты куда? – крикнула я вслед, но догонять не кинулась.
А как только она вышла за дверь, как я тут же проснулась, обнаружив себя сидящей на диване. Ну и сон! Приснится же такое. Наверное, все это из-за того, что было ночью. Стоп! Почему темно? Я бросилась к окну. В небольшой прогалок, свободный от изморози, разглядела на небе звезды. Какого черта! Я, что, проспала автобус?
Я бросилась на улицу, сбежала с крыльца и выскочила за ворота. Стояла тишина. В домах уже не горел свет и только трубы дымили.
– Нет, – простонала я, чуть не плача. – Нет, только не это!
В дом возвращалась с огромной неохотой. Постояла на крыльце, надеясь, что все же ошиблась и был только вечер – зимой же темнеет рано, но деревня спала. И только где-то вдали брехали собаки. Делать было нечего и я снова вошла в дом, включила свет и встретилась с внимательным взглядом маленьких глазок-пуговиц, после чего заорала так, что, наверное, вороны с окрестных деревьев попадали.
Я попыталась залезть на стену – не вышло. Бросилась к столу, поскальзываясь и спотыкаясь, запрыгнула на него и зачем-то выставила вперед правую руку, хотя в ней ничего не было. А глазки-пуговки продолжали спокойно наблюдать за моими телодвижениями.
– Мммммм, – мычала я, пытаясь извлечь из себя хоть одно нормальное слово, но язык и губы онемели от страха.
– Немая, что ли? – спросил хозяин глазок-пуговок. И я заорала второй раз. Теперь уже, наверное, окочурились все деревенские собаки.
– Да хватит орать, – недовольно проговорил маленький мужичок с растрепанными как солома волосами и густой бородой.
Орать – это все, на что я сейчас была способна.
– О, Господи! – вздохнул мужичок. – Да не верещи ты так!
Я замолчала и только всхлипывала от страха.
– Да не трясись ты так! Чего напугалась-то?
– Ты… ты… ты… ты…, – повторяла я и никак не могла продолжить вопрос.
– Заело, – пришел к выводу мужичок.
– Ты кто? – вдруг прорвало меня.
– Дементий. Домовой я.
– До… до… до…
– До-мо-вой. Де-мен-тий, – повторил он по слогам.
– Кто? – просипела я снова.
– Тьфу ты, дура. Да домовой я. Не слыхала, что ли, никогда?
Кивнула.
– Уже неплохо, – произнес… домовой.
