– А можно без оскорблений? – обиделся домовой.
– Значит, тебе называть меня «дурой» и «ненормальной» можно, а мне тебя оскорблять нельзя? – возмутилась я.
Он глянул на меня из-под густых бровей.
– Был не прав. Исправлюсь.
– Завтра же отсюда уеду, – твердо заявила я.
– А может, не надо? – спросил мужичок осторожно.
– Не останусь тут ни за что. Пешком уйду. Не нужен мне ни дом, ни наследство.
– Э, осторожнее, – предостерег меня домовой. – Сила – это не та вещь, от которой можно так легко отказаться.
– Жила я без нее и дальше проживу, – отвернулась к окну.
– Ага, жила она. Мыкалась, скорее.
– И ничего. Потерплю.
– Потерпит она, – проворчал Дементий. – Да пойми ты, дуреха… Ой, девушка милая, не отпустит тебя сила. Дальше только хуже будет. Проблемы станут пострашнее.
– Куда уж еще страшнее? Парень изменил, жить практически негде, работы нет.
– Вот видишь.
– Здесь тоже не жизнь, – доказывала я свое. – По ночам звери воют, уехать невозможно, есть нечего, люди как зомби.
– Ладно, ты не горячись. Ложись спать. Утром оно всегда все по-другому видится, – как-то слишком резко отступил домовой.
– Спать? Да как тут можно спать? Того и гляди прирежут или загипнотизируют.
– Ой. Придумала тоже. В дом Зинаиды так просто не войдешь. Защита на нем. И пока работает. Так что, иди, девонька, спи. А я посторожу.
– Сомнительная перспектива, – съязвила я.
– Иди, говорю, – рявкнул он. – С ног вон валишься. Тощая как… селедка. Круги черные под глазами. Ты себя в зеркало видела?
Да я в зеркало в последний раз дома смотрелась, когда в эту дыру проклятую уезжала. Да и не было мне сейчас никакого дела до внешности. Выбраться бы живой и невредимой. В одном домовой был прав – спать я хотела немилосердно. Глаза с трудом открывала, чувствуя, как с каждой минутой веки наливаются свинцом.
– Иди, иди. Отдохни, – напутствовал меня Дементий. Сил сопротивляться больше не было и я покорно поплелась в спальню. Как ложилась, не запомнила. Сон сморил меня сразу.
Проснулась, потому что выспалась. Сладко потянулась, не открывая глаз, и улыбнулась. Хорошо-то как! Но хорошо было ровно пару секунд, пока я не вспомнила, где нахожусь, и пока не поняла, что уже светло. Я подскочила на кровати, как ошпаренная, и бросилась к окну. Во всю светило солнце, отражаясь от снега и ослепляя.
– Да е-мое! – взревела я расстроенно. – Опять проспала!
И бросилась на кухню, где чуть не налетела на домового. Значит, за ночь не полегчало и меня продолжали мучить галлюцинации.
– Ты чего орешь, как заполошная? – недовольно спросил он, отскакивая с моего пути.
– Почему ты меня не разбудил? – набросилась я на мужичка, безуспешно пытаясь натянуть угги, но почему-то все время промахивалась.
– Во-первых, – спокойно начал он, – ты не просила. Во-вторых, я тебе, что, будильник?
– Черт! – сунула я наконец ногу в сапог, затем – вторую.
– И не надо тут выражаться. Куда понеслась-то опять?
– На автобус. Вдруг не ушел.
Я схватила пуховик и бросилась на улицу, надевая его уже по дороге. Выбежала за калитку, добежала до поворота и резко остановилась. Никакого автобуса и в помине не было. Да и время то, судя по солнцу, близилось к обеду.
– Черт! Черт! Черт! – топала я от злости ногой.
– Ой, случилось чего? – раздался за спиной женский голос. Я резко повернулась. Передо мной стояла женщина преклонных лет, но далеко не немощная. Пальто на ней было хорошее, голова платком пуховым покрыта. И смотрит так обеспокоенно.
