– Еще как будешь, вот тебе и колпак шутовской, – хранительница надела на голову деда войлочную шапку. – Знаешь, почему ты им стал?
– Нет.
– За то, что, когда в силе был, выстебывался много, местным божком себя возомнил. Девок молодых портил. Мужиков, которые тебе не по нраву были, с работы увольнял. До сих пор на старости лет выкаблучиваешься, так продолжай, только уже шутом гороховым. Зря бабушка не вмешивалась и тебя на место не ставила. Хватит глазеть, давай развлекай меня.
После этих слов Василия Кондратьевича словно подменили. Он заговорил шутками и прибаутками, превратившись в радушного хозяина, принимавшего дорогую гостью.
– Я на днях в Москву буду возвращаться, – говорила на прощание Полина. – Достанешь свой спутниковый телефон, позвонишь в Киров, такси для меня вызовешь. Сам со мной поедешь. Очень ты в свое время местному люду навредил, за это службу для меня отслужить должен. Ты тоже виноват в том, что с Пайбухой случилось.
– Откуда ты про телефон знаешь?
– Я все про тебя знаю.
– Помилуй, матушка, не могу я ехать, старый я, – запричитал дед Василий, который после угрозы оставить его без яиц, окончательно покорился хранительнице.
– Значит, сын поедет.
– Не трогай его, прошу, он тоже больной, пьет, с женой разводится. Денег лучше возьми.
– Откупиться хочешь, старый хрыч.
– Хорошо, неси, я посмотрю, во сколько ты свою службу оцениваешь.
Василь Кондратьевич убежал, но скоро вернулся с двумя пачками денег и произнес:
– Вот последние двадцать тысяч.
– Опять врешь, – с укоризной сказала Колбина, дотронувшись до долларов. – Смотри у меня! Ты, дед Васька, показал мне сегодня, что силы и средства у тебя еще есть, только ты прибедняешься. С сегодняшнего дня будешь нормальным главой администрации. Связь деревни с внешним миром восстановишь. Машину, лучше «уазик», купи, чтобы можно было самому в район людей, если им понадобится, возить.
– Не могу я уже за рулем ездить, все их хотелки выполнять.
– А на мне ты сегодня поездить хотел и сил у тебя еще хватало! Прекращай юлить и врать, а то плохо последние годы свои проведешь. Обосранным и обоссанным в полной памяти на кровати валяться будешь, но никто к тебе помочь не подойдет. Я через несколько месяцев вернусь, проверю, как ты людям помогаешь. Мне все станет известно, как ты себя тут вел. Пора исправлять ошибки, которые ты всю жизнь делал. Глафиру, чтобы пальцем больше не трогал. А службу мне послужить, я в любое время приказать могу. Живи пока!
Полина еще несколько дней прошлась по престарелым жителям Пайбухи, отрабатывая навык распознавания мыслей и воспоминаний людей. У нее неплохо получалось, и она, решив, что этого достаточно, полная энергии, сил и здоровья, села в такси, вызванным Василием Кондратьевичем и отправилась в Москву.
Семья Потапенко обживалась в новой двухкомнатной квартире, купленной в ипотеку в районе Северном. Это было тоже Замкадье, но входило в Северо-Восточный округ столицы.
– Худший район Москвы, – ругался Никита, когда они оформляли квартиру.
– Что поделать, если денег у нас хватило только на этот, но есть и свои плюсы. Выплаты по ипотеке терпимые, от работы недалеко, жить за МКАДом мы уже привыкли. Квартира теперь двухкомнатная, с хорошей жилой площадью и большой кухней, на которой есть зона отдыха. Студии такой площадью, как наша кухня, продают.
– В студиях есть коридор и санузел.
– Не придирайся к словам. Главное, мы теперь с тобой москвичи и все льготы и выплаты у нас московские, а не областные.
