Пятитысячная купюра, свернутая трубочкой, была ключом к коллекции видео уважаемого Павла Васильевича. С нимфами, а также разными известными и богатыми личностями в главных ролях. Павел Васильевич уверял, что никогда ничего неснимает. Но некоторые записи свиданий использовались в качестве страховки на случай осложнений в отношениях с нимфами и их посетителями. Цифры номера купюры были паролем к серверу, реально расположенному где-то за океаном. И первое, что я сделала, кое-как разобравшись в жутком количестве разных опций управления, так это поменяла пароль.
Когда-то давно Одоевский гордился своей коллекцией, но затем упоминание о существовании видео стало табу. Павел Васильевич заявлял, что даже подозрение о том, что он может заниматься столь грязным делом, воспринимает как оскорбление.
Тем не менее, коллекция существовала и пополнялась. Причем давние съемки, что называется, в домашних условиях, не шли ни в какое сравнение с тем, что я увидела сейчас. Качественная картинка, хороший звук, кое-где даже отслеживание камерой отдельных моментов, крупные планы лиц, динамичный монтаж – кто-то отлично поработал и подзаработал на киношках для Павла Васильевича. Одоевский вроде не занимался шантажом, справедливо полагая, что башку быстро оторвут. Но, может, что-то изменилось, иначе зачем тратить столько сил на создание профессиональных фильмов?
С точки зрения шантажиста коллекция, наверное, стоила миллионы. Приятно, конечно, узнать, что потенциально являешься счастливой обладательницей этаких денег. Неприятно вдруг понять, что за полученную информацию и отравят, и горло перережут, и в придорожном лесочке тихо закопают…
На прощание я, как и прежде, предсказала Терабайку скорое изменение в жизни: в ней должна была появиться путеводная звезда, которую необходимо уважать и слушаться. Может и впрямь, найдется толковая женщина, в руках которой из увальня получится отличный муж и отец.
Купюру в пять тысяч я разменяла на рынке у станции, купив в приступе шопинг-азарта шелковый халатик до пят, усеянный рюшечками и бантиками. Буду изображать фею – дореволюционную барышню. И считать, что Одоевский сделал мне подарок.
Добравшись до своей норы в Крысино, я вдруг приняла революционное решение. Несколько лет я жила, что называется, на чемоданах. Причем, в роли чемоданов выступали картонные коробки с всевозможным хламом, который я смогла выторговать по мелочам у отца. К старым коробкам добавились новые. Кроме коробок появились большие клетчатые сумки. А выбросить что-либо казалось мне невозможным. Бедность вырабатывает привычку хранить все, что может пригодиться. В результате запасы растут, а жизненное пространство сокращается.
Так жить нельзя, надо что-то делать. Я наметила порядок действий и приступила к нудной работе по разбору завалов и запасов.
Первой пострадала цивилизация моли, уже начавшая постигать тайны строительства пирамид на жалких клочках меха, едва держащихся на съежившейся высохшей шкурке моей детской шубки. Возможно, маленьким белым бабочкам повезло продолжить свое развитие в ином месте, поскольку я не устроила им тотальный геноцид, а всего лишь изменила координаты их вселенной. То есть завернула шубку в пакет и вытащила на помойку.
Понадобилось еще три рейса к мусорке во дворе, чтобы избавиться от склада стаканчиков из-под йогурта, пластиковых бутылок, битых тарелок и поломанных кастрюль, нескольких мешков с ветхими вещами, которые я носила в детстве, нескольких стопок макулатуры, собрания старой обуви, связок деревяшек, коллекции растянутых резинок для волос и непригодных заколок. Вздохнув, я избавилась и от кучи пустых коробочек, которые потенциально могли сыграть роль хранилища для чего-либо ценного.
