– Третий раз весну встречать будем, – пощипывая струны, выговорил Гошка. – Иркутск, Ангара, набережная, тополёчки в листочках. Первые, клейкие. Это раз! – Гитара в его руках взрыдала. – И в Усть-Куте, на базе, то же самое. Это два!.. Теперь здесь сидим…
– Три! – выкрикнул Женька.
– Ждём. – Гошка тряхнул гитарой, склонил ухо, прислушиваясь к отлетающему стону. – «Три» пока отставить. Не нашего ума дело.
– Ужас какой-то! – Тамара хрустнула пальцами – Ждать, бесконечно чего-нибудь ждать!.. Ведь сидят же счастливчики в камералке, работают до пяти, отдыхают по-людски.
– Купаются в Лене, – подзудил Женька, – на лодочках катаются, цветики-цветочки друг другу дарят, танцы, кино, занавеской закрыто окно. А между прочим, полевую надбавку «за тяготы и лишения» получают, как и мы, грешные.
– Это несправедливо, – вспыхнула Тамара. – Жестоко и несправедливо по отношению к полевикам!
Гошка похлопал ладонью по гитаре.
– Люди! Что у нас за разговоры? Или скулим, или ругаем. Ну на что это похоже?
– Надоели друг другу – вот что. – Женька поднялся. – А ведь всего-то второй месяц морда к морде!.. Что же вытворять начнут те, которые от Земли – да к другим планетам? На годы, в неизвестность, сквозь немой и…
– Ой, не надо. – Тамара поймала его за руку. – Гоша, играй.
– Что за аналогии, студент? – усмехнулся Гошка. – Туда пошлют кадры покрепче нас, слабаков. По всем параметрам. За них не боись.
– За них и выпьем, – предложил Сергей, подлил в кружки, поднял свою.
– За них! – нестройно поддержали остальные.
Выпили, закусили.
Гошка полуобернулся к Тамаре и, чуть трогая струны, запел, как заговорил:
Ты со мной не добрее, не строже,
Стал я вроде не к месту заплаткой.
Но каждой ночью по новой пороше
Я крадусь до твоей палатки.
С кем смеёшься ты в ней, хорошая?
Будто сыплешь на блюдечко грошики…
Сергей осторожно поставил пустую кружку на стол, подпёр щеку ладонью, закрыл глаза. Вера не знала, куда деть руки, сидела тискала платочек, будто готовилась запевать или плакать.
Гошка пел – вышептывал:
…Над следами большими и маленькими
Я стою, зло сметаю их валенками.
Тут на грудь мою бросится, рада мне,
Твоя лайка по кличке Маршрут.
И обида десантником падает,
Не успевшим раскрыть парашют…
Тамара не мигая глядела на Гошку, и в глазах её, набухших слезами, стояли маленькие свечечки. Он столкнулся с её взглядом, спросил:
– Поедешь со мной на мыс Доброй Надежды?
Она смотрела сумеречно, будто сквозь Гошку.
– А какой он?
– Не важно. – Он отвёл глаза. – И это важно. Важно, что он есть, этот мыс Надежды. Мы побываем на нём, соглашайся.
– Тамара, не езди, – вмешался Женька. – Ты, да все мы, давно уже сидим на этом мысу. И если не прилетит завтра вертолёт, тогда… А что тогда?
– Начнём всей оравой таять снег в ведрах и сливать с горы, – мрачно пошутил Гошка.
– Ой, чо придумал-то! – ужаснулась Вера. – Долго ведь, в вёдрах, и одно баловство.
– Разбаловались, факт! – Сергей поднял голову, погрозил кому-то пальцем. – Нужна рр-рука…
Гошка поднялся.
– Соотрядники! – Он поочерёдно оглядел всех. – Что-то у нас невесёлое веселье. Чего-то в нём нету.
– Нету! – снова подхватил захмелевший Сергей и утвердительно клюнул носом. – Дело дрянь, а нету.
Тамара поднялась тоже. Гошка повертел гитару и бросил её на спальный мешок.
– Пошли. – Он подал Тамаре руку. – А ты сиди, сиди, – замахал на Веру. – Мы вдвоём на звёздах погадаем.
– Вера, садись. – Женька усадил повариху на место. – Выпить есть чего, поговорить о чём найдётся. Чего разбегаетесь?
