– Что надо, я думаю. – Гошка качнулся на носках. – А ты тоже, сестра милосердия называешься.
– Ну, знаешь! – Тамара возмущённо выпрямилась. – Я, в конце концов, не врач и даже не санинструктор. Ты разбираешься, вот и посоветуй, что пить.
Они посмотрели на Харлампия. Начальник лежал, вытянувшись, безучастно глядя перед собой, будто увидел там, в открывшемся ему далеке такое, что милостиво дано узреть только умирающим.
– Харлампий, – окликнул Гошка. – А, Харлампий!
– Ну чего ещё? – не меняя позы, отозвался начальник. – Ты хоть кому-нибудь дашь спокойно помереть?
Гошка отвёл Тамару, усадил на краю нар.
– Дуру ломает, – шепнул он ей. – Похоже, сматывается с корабля.
– С какого корабля? – Тамара дрогнула сиреневыми губами. – Вдруг отравился?
– Всё в норме, – успокоил Гошка. – Закрепляющее принял.
– Не надо, – попросила она. – Ведь ты же добрый, Гоша, я знаю. Почему стараешься казаться злым, грубым?
– А я не стараюсь. Я просто всякий. – Он вынул платок и, притянув Тамару к себе, обтёр её щеку.
– Что там нашел? – Она скосила глаза.
– Сажа была. – Гошка отстранил её на вытянутые руки. – Теперь нету.
Она прильнула к нему, зашептала:
– Я, по-моему, тоже бываю всякая. Помогаю Вере кастрюли чистить, золу из печки выгребаю, рабо-отаю. – Тамара смотрела радостно, будто ожидая похвалы. – Я и готовить сама умею. В техникуме из нашей группы лучше всех салаты делала, шью, крою. В общежитии возле девчонок всякую науку прошла.
– Томик, ты очень способная, очень.
Тамара быстро поцеловала его в подбородок, спрятала на его груди голову, попросила:
– Пойдём к нам? Там уютнее, печка топится.
Гошка отказался, наговаривая ей на ухо, что скоро связь с базой, а там надо идти на участок. Всё так же прижимаясь к нему, она молча кивала головой.
– Мне страшно, Гоша. Что-то такое вокруг, или только мне, дуре, кажется. Вот ушел ночью от меня, и всё, кольнуло в сердце: «Больше не придёт. Ничего у тебя, Томка, хорошего в жизни не было и не будет». Ну скажи, что это неправда.
– Неправда. – Он сжал её руку. – Ты так больше не думай.
– Хорошо. – Она пальцами промокнула глаза. – Не думать – не буду… Ты что там за красотку вылепил? – Мокрыми глазами ревниво вгляделась в его лицо. – Какую свою мамзель изобразил?
– Ну, Тому-уся! – Гошка отстранил её от себя. – Женщина имя её! Пусть народ смотрит, помнит о вечном, о прекрасном, чтоб не опускался на четвереньки, не зверел.
– Ла-адно уж. – Она ладошкой шлёпнула его по руке. – Всё же отвечай, как зовут твою прекрасную.
Гошка облапал её, поцеловал.
– Подлиза! – Тамара запустила пальцы в его вихры. – Всё равно ты не как все, ты странный, нет, не то слово. В общем, я Верке ни на словечко не поверила, что ты её вылепил.
– Во-от оно что! – Гошка рассмеялся, вспомнив, как повариха копировала позу статуи. – Нет, не её, хотя стоило бы. Одна за всех трудится.
Тамара оттолкнула его, капризно надула губы.
– Лучше бы аппаратурой занялся, графики составил. Фон на снегу в нужной норме.
– Не выйдет. – Гошка виновато потёрся ухом о плечо. – Я все батареи из приборов вынул для рации.
– Ну, не выйдет, так не выйдет… Рабочие грозятся уйти на базу пешком, ты знаешь? – Тамара хрустнула пальцами. – Это же опасно, как не понимают.
– Понимают. Только им Хохлов мозги запудривает.
– Ужасный этот Хохлов… А они как дети. – Тамара потрогала носки резиновых сапог. – Носки шерстяные надела, портянки навернула, а всё ноги мёрзнут… Понять рабочих можно, Гошенька, люди надеялись хорошо заработать.
