Эгле опустилась на колени. Коснулась известняка ладонью. Мартин посмотрел с тревогой:
– Что ты делаешь?
– Ничего… – Эгле прижала ладонь плотнее. Нет, не показалось: теперь она ясно слышала песню. Хор тонких голосов, женских и детских, сплетенных, как многоцветный венок, уводящих туда, где тепло и радость. В тот день, когда Ивгу догнали молодчики с канистрами, привязали к сосне и уже обкладывали дровами, в тот день Эгле ступила на свой путь в ракушке-лабиринте и с первого шага поняла, что решение верное, что она не дастся палачам и не позволит убить Ивгу. «А по белу я пойду, по белу, по белу…»
– Какая дрянь, – с отвращением сказал Мартин, и Эгле вздрогнула. Мартин смотрел на ракушку с омерзением, и Эгле это болезненно задело:
– Ты смотришь, как инквизитор.
– А как мне смотреть, как ведьме?! – Он пошел в обход рельефа, стараясь не наступать на него ни краешком подошвы. – Это западня, отвратительная ловушка. «Глухая» ведьма, оказавшись рядом, имеет ничтожные шансы спастись – вот тебе и сказка… Девочка идет в лес, а возвращается действующая ведьма, и хорошо, если она будет просто доить чужих коров…
– Мартин, – тихо сказала Эгле. – Не унижай мое решение… не отменяй. Я не попалась в ловушку, я хотела спасти Ивгу.
– Я знаю, – сказал он после паузы. – Я говорил… не о тебе.
– Посмотри, какая она красивая. Совершенная, гармоничная – разве она может принадлежать злу? Или хотя бы… одному только злу?
Он продолжал идти по кругу, Эгле не видела его лица и решилась заговорить увереннее:
– Присмотрись! Это место дает шанс… возможность. Это, может быть, подарок всем нам… Это надежда!
Мартин обернулся, сдвинул брови и стал похож на Клавдия Старжа. Эгле напряглась; он оценил ее реакцию и прищурился:
– Ты только что подумала, что я похож на отца.
– Перестань читать мои мысли! – Ей снова сделалось неприятно.
– Перестань так выразительно думать. – Он завершил свой путь, подошел к Эгле и обнял почти что силой. От него едва заметно тянуло холодом, но мурашки, захлестнувшие Эгле, за пару секунд сделались теплыми. Она сдалась и обняла его в ответ.
– Тебе не надо здесь быть, – прошептал ей на ухо Мартин. – Это место плохо на тебя действует.
– А я благодарна этому месту, – сказала Эгле. – Ты знаешь, за что.
– А я благодарен тебе, – он заговорил очень мягко. – Но это никакой не подарок. Это цена, которую пришлось заплатить… Которую ты заплатила за маму, за меня, за нас. Пожалуйста, повернись спиной и иди к машине.
– А ты?
– Догоню через две минуты.
Песня еще звучала в ушах – еле слышно. Эгле с сожалением посмотрела на ракушку, опустила голову и пошла обратно – по следам.
* * *
Мартин дождался, пока она отойдет шагов на двадцать, потом, осторожно ступая, вышел на центр круглой каменной площадки. Ему казалось, что он различает здесь отпечатки ног – многих босых ступней, некоторые совсем маленькие. Девушки – неинициированные, «глухие» ведьмы – шли по спирали, от края к центру, первый шаг делал человек, может быть, испуганный, может быть, обманутый, может, без единой мысли, повинуясь инстинкту и чужому голосу в голове. К концу пути приходило чудовище, стихийное, непредсказуемое и абсолютно безжалостное. Если бы Эгле видела хоть десятую долю того, что видел в своей жизни Мартин…
Впрочем, ей не надо этого видеть.
Он вытащил из кармана маркер – обыкновенный черный маркер, купленный в канцелярском магазине. Повертел в руках. Наклонился и нанес знак на самый центр ракушки – не торопясь, тщательно выписывая детали. Этот же знак использовали инквизиторы сто, двести, пятьсот лет назад, и назывался он в те времена «знак Пса».
