Произнеся эти слова, Алкмена вернулась в избу и тихо, чтобы не разбудить дочь, легла спать. Ночь выдалась ясная, с убывающей луной – подходящая для отворота. По мнению Алкмены, отворот был необязательным, потому как граф и так был холоден со своей женой, никогда между ними согласия не было. Но чтобы задуманное удалось наверняка, ритуал нужно было начинать с отворота. Уж слишком долго она ждала этого часа, чтобы все испортить какой-то мелочью. Ждать Алкмена умела, и чем дольше ждала, тем изощренней становился ее замысел. Ее месть выдерживалась годами, как драгоценное вино. Теперь настало время откупорить бочку и угостить напитком врага.
– Ишь, бусами решил откупиться! Сунул, как публичной девке, – негодовала Алкмена.
– Они красивые. Камни яркие, как кровью налитые.
– Красивые. Только цена им – медный грош в базарный день! Он заплатит, за все заплатит!
– Может, не стоит? Уж очень высока плата получается, – усомнилась Аполония.
– Такое нельзя прощать! Или ты считаешь иначе? – при этом темные глаза Алкмены полыхнули дьявольским огнем.
– Нет, я не считаю. Сердце врага должно быть растоптано! Но я сомневаюсь, враг ли он мне?
– Он мне враг, а значит, и тебе.
– Хорошо, я сделаю все, как ты скажешь.
Аполония сняла с головы ленту, и ее тяжелые волосы цвета горького шоколада упали на смуглые плечи. Не торопясь Аполония расстегнула сорочку, обнажив словно высеченное из темного мрамора юное тело. Острые ключицы, изящные щиколотки, колени, напоминающие лица детей-близнецов, небольшая высокая грудь с темными ореолами вокруг сосков, тонкая до невозможности талия, узкие бедра и манящие ямочки на упругих ягодицах. Даже Алкмена не смогла отвести взгляда от прекрасных пропорций, а она-то видела это тело постоянно.
– Совсем как я в юности, – удовлетворенно произнесла она. – Никуда не денется, как пес цепной будет служить. И никакого приворота не надо.
– Так, может, тогда не будем ворожить?
– Дело надо довести до конца. Луна нынче растущая – то, что надо. Возьми вот это и это. Натрешь себя три раза, повторяя заговор.
– Что это? – удивилась Аполония, глядя на жидкость. – Это не повредит моей коже?
– Нет, напротив. Это вода – морская, с медом диких пчел, и чистая родниковая. От такой воды кожа станет мягкой и бархатистой, еще краше, хоть краше, чем есть, уже некуда.
– Тогда ладно, – рассмеялась девушка. – Буду краше дальше некуда.
Аполония зачерпнула из первой крынки приготовленную воду, попробовала на вкус – сладко. Опустила ладонь и стала натирать ею тело, приговаривая:
Тело мое бумажное, кожа бела,
Кровь солена, любовь к рабу божьему Елисею сладка.
Я грудью вздохну, головой буйной встряхну,
Босой ногой по сердцу раба божьего Елисея пойду.
Чтоб ему ни одной темной ночи не спать,
Не лежать, матери, отца не вспоминать,
Друзей не окликать, подруг не зазывать,
Чтоб меня, рабу божью Аполонию, двенадцать лет
не забывать.
Будьте, мои слова, крепки и лепки.
Двенадцать лет держитесь, двенадцать лет лепитесь.
Ключ, замок, язык. Аминь.
Затем девушка проделала то же самое с водами из двух других крынок. После натирания тела родниковой водой Аполония нагая вышла из избы и стала сушиться, кружась в лунном свете.
– Теперь никуда не денется. Только сама не забывай, кто он для тебя, – предупредила Алкмена, но девушка ее уже не слушала. Она побежала по дорожке к склону, откуда открывался вид на море.
– Какая волшебная ночь! Звезды, как горошины. А море, море какое! Спокойное, словно оно уснуло! Э-ге-гей! Просыпайся! – закричала Аполония и бросила со скалы камень. Камень исчез в темноте, отозвавшись глухим всплеском.
