Обернувшись через плечо, я лишь молюсь, что Мир не видел, как я вздрогнула.
– Ты знаешь Влада?
– Так это был он? – Мир даже не моргает. – Он тебя сжёг?
– Формально меня сжёг огонь.
– Но он устроил пожар?
– Упавшая свеча устроила пожар.
С лицом Мира что-то не так. Может, виной всему полумрак в коридоре, а может, эмоции затмевают мне взор, но до этого мне казалось, что ему семнадцать, как было и мне, когда я умерла. Теперь он кажется старше, восемнадцать? Девятнадцать? Его орлиные черты лица спокойны, а осанка расслаблена; людям нужно время, чтобы овладеть такой выдержкой, но вот глаза… Он не научился контролировать глаза. Потому что они бездонны от ярости.
– Я не понимаю, Огонёчек, – начинает он с такой же противоречащей зловещим глазам безмятежностью в голосе, как и на лице, и от этого только страшнее. Невозможно предугадать его следующий шаг. – Ты его защищаешь? Или боишься?
Снимая плащ, выдавливаю из своей груди смешок.
– Я убила пять человек, Мир. Думаешь, боюсь одного мальчишку?
Наконец его лицо принимает более-менее реалистичное выражение, и усмешка зарождается на губах.
– Семь человек вообще-то. Плюс ты виновна в том, что два дома сгорели дотла. По крайней мере, так утверждает полицейский отчёт.
«Семь?»
– Не знала? – моё выражение, должно быть, выдало меня, потому что усмешка растягивает губы Мира шире. – Ты вообще хоть кого-то убивала? – он снова щёлкает зажигалкой, смотрит задумчиво на пламя, прежде чем дать тому потухнуть, а потом бросает зажигалку на тумбочку рядом с букетом засохших цветов с таким видом, будто ему всё наскучило. – Видишь ли, все думают, что ты убийца и психопатка. Включая меня, разумеется. Неужели не устала от того, что тебя обвиняют во всём плохом, что происходит вокруг? Неужели не хочешь справедливости? – смех у него выходит мрачный. – Ну правда, только скажи, и наручники твои. Здание старое, батареи не предусмотрены, но если хочешь, могу приковать тебя к креслу. Кажется, тебе оно приглянулось.
«Я хочу, чтобы наш разговор закончился».
– Справедливость меня уже однажды погубила, Мир.
– Тогда докажи, что не психопатка.
– Ты меня не знаешь.
Он не отвечает и не смотрит больше в мою сторону, так что я разворачиваюсь, мечтая поскорее убраться в комнату и остаться одна.
– Знаешь, что мне интересно? – раздаётся его вопрос за моей спиной.
– Нет.
– Мне интересно, сделала ли ты всё то, что сделала, ради удовольствия. Или, притворяясь хищником, просто спасаешь себя от участи жертвы.
Она мне не отвечает. Может, стоит пойти следом и потребовать ответа, но пока я раздумываю, она хлопает дверью спальни, и дыхание спирает от той злобы, которой пропитан её жест. А я так и стою на месте.
«Я её разозлил».
Ну и хорошо. Что бы она там ни думала, я не боюсь ведьм. И возможно, гнев даже поможет ей справиться с собственным страхом, когда она осознает, что не помнит лицо Влада. Сегодня она посмотрела на его фотографию, висящую в этом самом коридоре, и увидела незнакомца, даже не узнала прежнюю себя на одном из снимков. Я спросил о нём, а она снова соврала.
Она не помнит, кто её убил.
Подняв зажигалку с тумбочки, щёлкаю стартером, распугивая тени, и подношу огонь к фотографии светловолосого мальчишки. Он выглядит счастливым, у него безупречная улыбка… Ненавижу его. Ненавижу так сильно, что хочется кричать! Может, следует сжечь фотографию прямо сейчас, сжечь всё вокруг и тоже избавиться от воспоминаний о нём, потому что именно из-за него я теперь застрял тут с этой лгуньей.
