Солнце весело светило, ветерок ласкал, божественный напиток вправлял мозги на восторженный лад – я влюблялся все больше и больше в удачно подвернувшееся время. Причин на то хватало; Например, одна бойкая девица уперлась вызывающей улыбкой, а когда похлопал по ее ядреным ягодицам, то одобрительно расхохоталась и откровенно предложила разделить ложе. Причем, упирала на бесплатность своего предложения.
– Потом, красавица, потом. Занят, – соврал я.
На самом же деле просто-напросто хотелось погулять, осмотреть городок, полнее ощутить аромат необычного времени, но ее дом на всякий случай запомнил.
Миновал еще пару мощеных булыжником узеньких улочек и вышел на запруженную народом площадь.
«Еще один базар?» – мелькнула догадка.
Люди не торговались, да и товаром здесь не пахло. Над головами висел неразборчивый гул болтовни, в котором изредка прорезались слова: – Ведьма… ведьма…
Я не решился спросить, в чем тут дело. На мою одежку и так глядели косо, с явным неодобрением. Вот и приходилось скромно топтаться, как бы вжавшись в самого себя. Надо признать, что тактика оправдывала себя – постепенно подозрительные взгляды тухли и скоро в толпе забыли о подозрительном госте.
– Везут, везут, – зашумела, заколыхалась громадным студнем безликая масса.
Сквозь узкую улочку врезалась в гудящее болото голов повозка. Пешие латники секирами оттесняли наиболее любопытных от нее. Не спеша, скрипела деревянными колесами странная телега к центру площади. Усиленно охраняемый транспорт предназначался всего лишь одной женщине.
«Зачем?»
Сразу за повозкой шел палач в кроваво-алом капюшоне.
«Так это ее казнят? – наконец дошло до хмельных мозгов. Так это она – ведьма?»
Наконец процессия остановилась у поленницы дров. Палач освободил невольницу от цепей, подвел к лесенке и поднялся с подопечной на поленницу. Здесь снова привязал ведьму к столбу, стоящему посреди сооружения из дров, веток и сухой соломы.
Ведьма безнадежно повела прекрасными очами по морю голов. Она прощалась с предавшим ее, желавшим ее скорой кончины миром, но все равно так не хотелось его покидать. Вот она скользнула серо-карим отчаяньем по мне, зацепилась просящим взором.
«Ведьма, ведьма! – восхищенно определил я. – Что же ты творишь со мною?»
Куда девалась вечная трусость? Никогда не был столь решителен. Размахнулся бутылью и запустил в загородившего проход латника. Он от неожиданности завалился в пустившую дымные языки пламени солому. Затем всю силу вложил в апперкот – палач шмякнулся навзничь у лесенки. Еще секунда и я у серо-карих омутов.
«Не жаль в них нырнуть, исчезнуть навсегда», – еще сумел проанализировать, ведь я действовал бездумно, словно завороженный.
Я кромсал перочинным ножиком путы, а народ гудел: – Сжечь обоих! Это Сатана! Прискакал за своей невестой-ведьмой.
«Что я делаю? Убьют! Сожгут живьем!» – мелькали, по сути, нерадостные мысли. Но душа пела, было легко и, даже, весело.
Огонь припек не на шутку, дышать стало тяжело, и только тогда вспомнил о спасении в кармане. Прижал ведьму к себе, сыпанул в лижущие ноги жгучие языки пылью и страстно вспомнил дом.
За дымным пологом еще кричали о том, что огонь все грехи слижет, очистит от скверны… Но вот искренние средневековые борцы за мораль и веру смолкли, а их место заняли сообщения последних новостей.
«Пронесло!» – облегченно вздохнул и внимательно посмотрел на спасенную.
