Еженедельные семейные ужины по выходным были как раз одной из тех традицией, которую когда-то много лет назад завёл папа с целью сплочения семьи. Звучит неплохо, но на практике на таких ужинах либо подводились итоги минувшей недели, либо обсуждались его рабочие вопросы, либо обрушивались новости.
Поднесла кусочек рыбы к губам, как папа произнёс:
– Шейла, я раздумываю над тем, чтобы перевезти тебя в Париж.
Ну, как я и говорила. Обрушивались новости.
Я так и зависла с вилкой у рта, переведя на него недоумённый взгляд.
– Прости? Перевезти?
Я что, вещь какая-то?!
– Именно. Ты же мечтала об этом городе.
– Мечтала, но после того, как окончу Гарвард.
– Зачем же откладывать? До начала семестра у нас есть ещё несколько недель. С моими связями сделать это будет не так-то и проблематично, – совершенно безэмоциональным тоном ответил папа, закинув в рот кусок рыбы.
А вот мой аппетит пропал. Положила вилку и взяла стакан с водой. Как же я ненавидела ощущение захлопнувшейся клетки. Вести роскошный образ достаточно необременительно. Ровно до тех пор, пока этими же деньгами не пытаются решить твою судьбу, не спросив тебя.
– Я не хочу никуда уезжать сейчас.
А как же мои девочки? А как же… Серхио? Ганс, который прохода мне не даёт вот уже несколько месяцев? Да и вообще вся моя жизнь здесь. Безусловно, я мечтала после окончания университета уехать в Европу и может даже остаться там, но не сейчас. Я не готова к такому решению. Да я даже не думала об этом. Но в нашем доме решения принимает отец. А в последнее время он стал каким-то слишком подозрительным, агрессивным и радикальным. Несмотря на его успехи на политическом поприще, он казался недовольным всем вокруг.
Внезапно мне стало дурно. Ладони вспотели, и я быстро вытерла их лежащей на коленях салфеткой.
– Тем не менее я настаиваю, что ты должна рассмотреть подобный вариант, – заявил отец, не поднимая глаз от тарелки.
– Не должна, – возразила я, посмотрев на маму, которая всем своим видом демонстрировала, что не имеет отношения к этому разговору. Как и всегда, она безропотно соглашалась с любыми решениями отца, не высказывая своего мнение по этому поводу. Она просто знала, что другой опции, кроме как согласиться, у неё не существовало. – Мам, ну хоть ты скажи папе, что нет надобности срываться с места. Мне ещё два года учиться.
– Шейла, а что плохого в том, чтобы переехать в твой любимый Париж?
Райана родители ещё иногда называли «сыном», но ко мне же всегда, с самого детства, обращались исключительно по имени. Никаких тебе «доченька» или «дорогая». Возможно, это потому, что на Райана они возлагали огромные надежды, которым, по-моему, теперь не суждено сбыться, поскольку мой брат вдруг решил, что хочет стать фотографом. Я, если честно, вообще не поняла смены его настроения и курса всей жизни. Он мечтал о карьере политика, но начиная с апреля, когда окончательно переехал отсюда вместе с Линдой, резко изменил своё мнение. Когда я пыталась узнать у него, что им двигало, он туманно отвечал, что, открыв новые грани жизни, не готов продолжать свой путь туда, откуда не выбраться нормальным человеком. Что-то мне кажется, что мировоззрение Линды и на него повлияло. Будучи обладательницей тонкой душевной организации, она и моего брата обратила в свою веру.
– Нет ничего плохого, но только тогда, когда я сама этого захочу, – твёрдым голосом ответила я, со стуком поставив стакан. – Папа остался мэром, ты продолжаешь работу в благотворительных фондах, тогда почему я должна уезжать, не закончив Гарвард?
