Вэкфильдский священник - страница 7

В этой маленькой республике, которой я был законодателем, время распределялось следующим образом. С восходом солнца все мы собирались в общей комнате, где еще до нашего прихода служанка разводила огонь. Мы здоровались друг с другом, как следует, ибо я всегда считал полезным поддерживать некоторые механические привычки благовоспитанности, без которых семейные отношения становятся слишком вольны и неприятны; затем мы возносили благодарственную молитву Тому, Кто даровал нам еще день жизни. Исполнив этот долг, мы с сыном шли работать в поле и в саду, а жена моя и дочери принимались готовить завтрак, который всегда у нас подавался в определенное время. Полчаса полагалось проводить за завтраком и час за обедом. За столом обыкновенно наши дамы вели невинные, но шутливые разговоры, а мы с сыном предавались беседам философского свойства.

Вставая вместе с солнцем, мы кончали труды наши по закате его и возвращались домой к ожидавшей нас семье. Тут нас встречали улыбающиеся лица, прибранные комнаты и приятный огонь на очаге, не обходилось и без гостей: то, бывало, зайдет фермер Флемборо, ближайший и самый болтливый из наших соседей, то слепой флейтист; и мы угощали их смородинной наливкой, ни рецепт, ни репутация которой не были утрачены. Эти безобидные гости старались с своей стороны доставить нам удовольствие: один умел играть на флейте, а другой распевал трогательные баллады, как например, «Последнее прости Джона Армстронга», или «Жестокую Барбару Аллен». Вечер заканчивался так же, как начиналось утро, причем младшие сыновья мои должны были поочередно читать молитвы, и тот из них, который читал громче, внятнее и лучше, получал право положить в кружку для бедных полпенни, которое и вручалось ему в воскресенье.

По воскресеньям наступало у нас франтовство, против которого тщетно старался я издавать разумные законы. Сколько я ни произносил проповедей против гордости, но суетность дочерей своих не мог побороть и убеждался, что они втайне все также пристрастны к прежнему щегольству, все также любят кружева, ленточки, бусы и крахмальные оборки; да и жена моя страстно держалась за свое пунцовое пу-де-суа, потому что я когда-то говорил, что оно ей к лицу.

Особенно раздосадовали они меня в первое воскресенье. Накануне вечером я сказал дочерям, чтобы они пораньше одевались утром, потому что любил забираться с семьей в церковь раньше всех прихожан. Они в точности исполнили мое желание, но когда все мы собрались к завтраку перед уходом в церковь, оказалось, что и жена, и дочери мои явились во всем великолепии своего минувшего величия: волосы их были крепко напомажены и хитро причесаны, лица испещрены мушками, а длинные шлейфы их платьев сзади подобраны в пышные кучи, которые шуршали при каждом движении. Я поневоле улыбнулся, глядя на их тщеславие, смеясь в особенности на жену, от которой в праве был ожидать более благоразумия. Тогда я прибег к невольной уловке и, с важным видом обратясь к сыну, приказал ему сказать, чтобы подавали карету. Дочери очень удивились такому распоряжению, но я настойчиво повторил его с еще большею торжественностью.

– Милый мой, ты, верно, шутишь? – воскликнула моя жена: – разве мы не можем дойти пешком? Нам никаких карет больше не нужно.

– Ошибаешься, дружок, – возразил я; – карета нам необходима, потому что, если мы в таком виде отправимся пешком по деревне, нам даже от ребятишек проходу не будет, нас осмеют.