Прибыв на главный вокзал, Якимов оттащил свою поклажу в камеру хранения. В каждой руке у него было по чемодану, под мышкой зажат крокодиловый несессер. С левого плеча свисало подбитое соболем пальто. Носильщики – на каждого пассажира приходилось по доброй дюжине – провожали его ошеломленными взглядами. Его бы наверняка ограбили, если бы его рассеянный, спокойный взгляд, витавший над толпой, не создавал впечатления полной недостижимости.
Несессер чуть не выскользнул, и один из носильщиков дернулся в его сторону. Якимов ловко обогнул его и продолжил свой путь: плечи сгорблены, пальто метет грязную платформу, клетчатый костюм и желтый кардиган обвисли и болтаются, словно на вешалке. В поезде он сменил рубашку на чистую, но прочая одежда уже пообносилась. Галстук, который много лет назад выбрала Долли за «ангельский голубой» цвет, был так заляпан едой, что вовсе утратил какой-либо цвет. Всем своим отстраненным, дружелюбным видом – жидкие светлые волосы, изящный узкий нос с неожиданно широкими ноздрями, узкие клоунские губы – Якимов напоминал жирафа. На голову он водрузил потертую клетчатую кепку. Дополнительной печали его облику придавал тот факт, что он не ел уже сорок восемь часов.
Он сдал чемоданы в камеру хранения, а крокодиловый несессер, в котором хранились грязная сорочка, британский паспорт и квитанция на его автомобиль марки «Испано-Сюиза»[1], оставил при себе. Когда югославские чиновники на границе изъяли автомобиль за долги, у него хватило денег только на билет третьим классом до Бухареста. После приобретения билета у него осталось всего несколько монет.
Выйдя из здания вокзала, он угодил прямиком в хаос уличного базара, где с наступлением сумерек зажгли факелы. От носильщиков удалось избавиться, но теперь перед ним столпились попрошайки. Почувствовав в воздухе первые признаки осенней свежести, он решил всё же надеть пальто и сумел кое-как натянуть его, держа при этом несессер вне досягаемости чумазых детей.
Он огляделся. Став изгнанником (по собственному выражению) в нескольких столицах, теперь он достиг края Европы, где уже пахло Востоком. Прибывая в очередную столицу, он обычно направлялся в британское посольство, где непременно встречал какого-нибудь знакомого из прошлого. Здесь же, по слухам, культурным атташе служил его приятель и даже должник: он был на одной из роскошных вечеринок, которые они с Долли закатывали в былые времена. Если приехать в миссию на такси, Добсон, возможно, даже заплатит за него. Но если Добсона там уже нет, а желающих заплатить не обнаружится, придется иметь дело с таксистом. Он впервые в жизни решил не рисковать. Стоя посреди попрошаек в своем дорогом пальто, которое болталось на нем, словно палатка, он тихо вздохнул и подумал: «Бедный Яки уже не мальчик».
Один из таксистов распахнул перед ним дверь автомобиля. Якимов потряс головой и спросил, как добраться до британского посольства, – по-итальянски, поскольку ему сказали, что этот язык ничем не отличается от румынского. Водитель жестом пригласил его садиться. Якимов вновь отказался. Таксист гневно ощерился и принялся ковырять в зубах.
– La legazione britannica, per piacere[2].
Чтобы избавиться от него, водитель махнул куда-то себе за плечо:
