Гроба хрусталь.
Здесь внутри так спокойно, прибрано, чисто;
Маятник сломан, время застыло;
Как бесплотный дух, меняю лица:
Бесконечная череда персонажей, имён —
Бесполая птица.
Этот облик привычен и носится просто,
И совсем не хочу сказать, что это – фальшивка.
Я такая, как есть,
Но желанье иного
Тоже живо во мне.
Не знаю, что это.
Помогите.
Вздрогнув, Кэрел поспешно вернул книгу на место. Он не страдал суевериями, однако против воли эти стихи показались ему пророческими, отразив самую суть неразрешённой боли, которую он нёс с собою всю жизнь. От них веяло мертвенностью. Пошевелив плечами, чтобы освободиться от накатившего оцепенения, он прошёл вдоль переносного прилавка, скользя взглядом по названиям. Книги с детства дарили ему покой. Это было чем-то вроде обезболивающего, которое всегда доказывало свою действенность. Стоило только перевернуть страницу и вкусить первые строки, как разворот терял очертания, а разум погружался в грёзу – иногда жуткую, иногда печальную, иногда забавную, но Кэрел скрывался меж этих видений, обретая покой.
На этот раз его внимание привлек корешок с надписью «Тысяча двести месяцев одиночества». Это был довольно объёмный том, одно из новейших изданий, только-только оказавшееся на книжных полках. Кэрел прочёл аннотацию: героя, убившего своего друга, изгнали с семьёй из деревни, и с тех пор его потомки тщетно пытаются обрести истину и понять, что такое счастье. Даже не заглядывая внутрь, Кэрел купил книгу. Ему хотелось, чтобы кто-то сейчас говорил на его языке. Чтобы кто-то рассказал ему о той же боли, которую только что пережил он сам. А что, как не книги, помогает найти близких собеседников – сквозь время и расстояния?
* * *
Из-за решения, как обойтись с заговорщиками, Аурелий и Орсинь так сильно повздорили, что едва разговаривали друг с другом за трапезами. Напряжение между ними накапливалось в геометрической прогрессии. Шокированные размолвкой, которая ранее казалась невозможной для влюблённых, Пьерше и Сепиру уже лично призывали их помириться, однако всё было тщетно. Не желая поддерживать только одного из них и сами теряясь в догадках, как лучше поступить, они предпочитали не вмешиваться в конфликт открыто. Аурелий же, чувствуя, что друзья втайне симпатизируют доводам Орсинь, негодовал от этого ещё больше. В конце концов он отказался присутствовать на балу, но даже это не обескуражило эльфийку. Подготовка к празднеству проходила в нервной обстановке во всех смыслах этого слова.
Как-то раз Арэйсу поинтересовалась, помогая Орсинь принимать ванну:
– Орсинь, ты в порядке? Не тяжело тебе настаивать на своём, когда тебя осуждает близкий?
Эльфийка полулежала в тёплой воде, закрыв глаза, тогда как Арэйсу осторожно расчёсывала её густые волосы. Приглушённое сияние светильников окрашивало розовый камень бани в тёплые тона; в воздухе витали хвойные ароматы, которые Орсинь очень полюбила после военного похода. Она нередко превращала купание в длительную процедуру, совмещая его с плаванием в бассейне. Для неё это было не только способом побыть в одиночестве, но и возможностью обдумать непростые вопросы. Вот и сейчас эльфийка тут же отозвалась, будто и не дремала под мягкими прикосновениями телохранительницы:
– Нет, я всегда была такой по характеру. Если чего-то хочу, то я это сделаю. И не в моей привычке испытывать лишние сомнения.
– Как и у меня, – прошептала Арэйсу.
