Великая армия Наполеона в Бородинском сражении - страница 10

Позже, пытаясь систематизировать типы боевых порядков Наполеона, Жомини отнес замысел Бородинского сражения к так называемому «штурмовому порядку с колоннами одновременно в центре и на одном из крыльев». По его мнению, «атака в центр со вспомогательной атакой крыла, обходящего неприятеля, мешает последнему… обрушиться на фланг атакующего. Неприятельское крыло, сжатое между атакующим центром и крылом противной стороны, которому приходится, таким образом, сражаться почти со всей наступающей массой, по всей вероятности, будет подавлено и разгромлено»[55]. Что касается предложения Даву обойти русских крупными силами, то оно было неприемлемо, так как «русские могли отойти». Однако с самого начала сражения случилась целая цепь частных сбоев в реализации плана (от задержки войск Даву и Нея по овладению «флешами», досадного запаздывания с переброской корпуса Жюно в стык между частями Даву и Понятовского, до отсутствия скоординированности хода атаки дивизией Морана «большого редута» с развитием событий на южном фланге). Свою лепту в срыв плана внесла и атака русской кавалерией северного крыла[56]. Удар гвардией, как писал Жомини от имени Наполеона, мог бы «быть очень выгоден, но отказ мой нельзя считать ошибкою. Неприятель показал еще довольно твердости». Остановившись на вопросе о болезни императора в день сражения, Жомини отверг утверждение о ее заметной роли на исход битвы. Причина осторожности Наполеона была в другом: «Победа, как бы она ни была несовершенна, – говорил Жомини устами Наполеона, – должна была отворить мне врата Москвы. Как только мы овладели позициею левого фланга, я был уже уверен, что неприятель оставит поле сражения в продолжение ночи. Для чего же было добровольно подвергаться опасным последствиям новой Полтавы?»[57]. Общие потери обеих сторон автор оценивал в 80 тыс. В целом, испытав на себе некоторое влияние появлявшейся русской историографии, Жомини усилил традицию «жесткого реализма», существовавшую со времени Шамбрэ во французской историографии.

В близком ключе была написана и обширная статья генерала Жана-Жака-Жермена Пеле-Клозо (1777–1858), в 1812 г. штабного полковника, состоявшего при штабе помощника начальника Главного штаба по пехоте генерал-адъютанта Ж. Мутона, графа Лобо[58]. Пожалуй, это было наиболее взвешенное, глубокое и убедительное описание «сражения при Москве-реке», вышедшее из-под пера участника великой битвы. Пеле не просто был очевидцем многих эпизодов сражения, но и имел прямое отношение к работе Главного штаба и передвижениям французских войск. Еще в ходе кампании он успел составить точный журнал событий при Бородине, который, к несчастью, потерял под Красным, но в начале 1813 г. по памяти его вновь восстановил.

Наполеон, ставя своею целью разбить русскую армию в генеральном сражении и двигаясь к Москве, вынудил тем самым русских принять баталию. Силы французской и русской армий Пеле оценивал как, в целом, равные, но внутреннее состояние французских войск ставил заметно выше противника. Французские войска, по словам автора, отличались инициативностью, храбростью и превосходной организацией, в то время как русский солдат, хотя и стойкий, и сражавшийся за свою Родину, характеризовался «храбростью бездейственной» и «страдальческим повиновением». Во время Шевардинского боя Наполеон, как считал Пеле, был введен в заблуждение неточными картами и не понял «странного расположения» русской армии, думая, что войска генерала А. И. Горчакова, составлявшие шевардинскую группировку, только прикрывали арьергард генерала П. П. Коновницына. Если бы император имел возможность понять истинное предназначение Шевардинского редута как опоры русского левого фланга, полагал автор, то это имело бы для русских «гибельные последствия»