Протянула руку Глашка потрогать, пощупать, да как заорет! Налетел коршуном Захарка, чего это с ним приключилось?
Смирный завсегда, никто и ни разу ни слыхивал, чтоб он кричал, аль ругался с кем. Тише и скромнее парня было не сыскать, девки иногда нарочно подшучивали, мол, женишься, так жена вместо мужика, будет командовать, а ты подчиняться. Так, Захарка, знай, всегда улыбается, все шутки ему нипочем.
А тут шибко взбеленился, ажно веснушки на носу потемнели, да голос стал грозный, совсем не Захаркин: «Не сметь, не сметь, ничего тута лапать! Не бабское энто дело, звездолет изучать. Марш отседова, чтоб очи мои на вас не глядели!»
И ведь никто из парней даже не вступился за подруг своих, промолчали. С перепуга девки и не ответили ничего, вылезли, но на Захарку и парней обиду затаили: «Вот погодьте, мы вас ужо кашей-то накормим!»
Сварили в котле пшенки, сами наелись до отвала, а опосля и о парнях-злыднях обеспокоилися. Сызнова костер развели, котел взгромоздили, стали для парней кашу варить, но сразу не крупу засыпали, а пяток квакушек кинули, проварили, а потом уж и крупицы сыпанули. Отведайте, ненаглядные, вкусна каша-то! Сели у костра да песни поют звонко-слаженно, парней дожидаются.
А как у парней посильней заурчало в животах-то, голод их и выгнал наружу. Чувствуют мужики свою неправоту, вылезли притихшие, ласково обращаются: «Ну что красавицы, накормите голодающих?». А девки как ни в чем, ни бывало: «Просим, отведайте кашки!»
Зачерпнули ребята ложками, да сразу и не поняли, похвалили: «Ох, вкусна каша! С какой дичью варили?» Темнело уж, парням не разглядеть, а девчата хихикают, только Глашка, самая обиженная не сдержалась: «С лягушатинкой, да вы ешьте, ешьте, соколы!»
Ох, что тут началось! Вывалили парни из чашек варево в костер, плевались, перемешивая плевки с крепким словцом, а Знахарий убежал, и уж рвало его, выворачивало так, что даже девкам его жалко стало.
Схоронилися быстренько они в темноту леса, от разгневанных парней, от греха подальше.
Угомонились, помирились только далеко за полночь. Долго вели разговоры, чей это звездолет, куда делись те летуны, что летали на нем, что теперь им с этой находкой делать? Может, рассказать дома – пущай мудрые старцы решают, как быть с летающим кораблем?
Ежели его разобрать на части, в каждую избу привалит богатство! Материал прочный, на века, внукам и правнукам послужит. Можно было бы и стол смастерить, скамью красивую, блестящую, а сколько бы ведер наклепал кузнец Кузьма для каждого двора! Да мало ли чего еще можно изготовить, хоть даже – кольца, бусы, браслеты, вот было б у девок радости!
Но, после долгих споров сговорились все же, никому ничего не сказывать, даже дали в этом друг другу клятву.
Констанц, так часто Константина кликали его друзья, объявил, что они со Знахарием будут изучать корабль, благо внутри нашлись чертежи и даже записки какие-то обнаружились. Да не на бересте, привычной для таежных людей, а на добротной бумаге. Бумага-то шибко тонкая, да шуршит, коли потрогать, в руки брать боязно!
Надо сказать, что Констанц хоть и не считался таким грамотеем и умником, как Знахарий, но был от природы очень сообразительным, и руки у него росли оттуда.
Уснули все только под утро, когда небо серело, а утренний холодок стал пробираться под тулупы, что с собой везде носили и использовали вместо одеял. Уж пора бы вставать, да охотой заняться, а их совсем сморил прошедший необыкновенный день.
