Велики Великие. Юбилейные хроники в новом прочтении - страница 9
Пушкин осудил и стихийную, анархическую свободу, которая в любую минуту может сорваться в «пугачевщину», в бунт «бессмысленный и беспощадный». К счастью, в утешение нам, стоящим на краю, он предрекал, что «пугачевщина» не только прекращается, но и сама себя осуждает. «Богу было угодно наказать Россию через мое окаянство», – так говорит подстриженный под кружок чернобородый Емельян в пушкинской «Истории пугачевского бунта». Правда, говорит это лишь перед казнью.
О, правители! Держите ухо остро. И послушайте Пушкина. Когда формируете хотя бы свое окружение, подбираете советников:
Пушкин – учитель. Пушкин – свет. Пушкин – талисман, надежда и символ. Известно, что земная жизнь его завершилась по-христиански: покаянием, всепрощением. «Полное, глубокое, удовольствованное знание»[19] прочел Василий Жуковский на лице уходящего в мир иной беспокойного в жизни гения.
Кончина Пушкина, простившего перед тем даже Дантеса, в сознании соотечественников навсегда запечатлена как национальная трагедия.
Пушкин умер. Но, согласно Нового Завета, у Бога-то все мы живы.
Это же Пушкин говорит, тряся гордой головой и прожигая глаголом людские сердца.
Мы верим своему лучезарному, а не мрачному пророку. Верим: «исчезнет краткий наш позор», будет в славе, доброй и заслуженной, Родина наша.
«Россия! Встань и возвышайся!»[22] – это же клич опять Александра Сергеевича.
– Но кто возвысит Отечество? Пушкин?
– Вы, люди добрые. Вы, в плоть и кровь которых, даже судя по этому простонародному слогану, вошел Александр Сергеевич Пушкин прочно, судьбоносно.
6 июня 2014 г.
«Неведомый избранник»[23]
К 200-летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова
Промысел Божий
Зачем я жил, для какой цели родился.
(М. Лермонтов)
«Неведомый избранник» – так назвал себя в одном из стихотворений сам Михаил Юрьевич Лермонтов[24] – один из загадочных поэтов золотого века русской литературы. Хотя его необыкновенное творчество, мистическая судьба разобраны исследователями и критиками, кажется, по крупицам, и все же… «Океан поэзии» (характеристика данная поэту В.Г. Белинским) хранит еще, похоже, немалые тайны. – Океан! На одну из них указывал опять же сам Михаил Юрьевич, говоря: «Я – или Бог, – или никто!»
И здесь мне хочется немного отвлечься. Но в пределах заданной темы. Есть в романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» такой эпизод: разговор двух защитников Сталинграда. Приведу отрывок:
«Гурьев стал рассуждать о том, почему так плохо пишут газетные писатели о войне.
– Отсиживаются, сукины дети, ничего сами не видят, сидят за Волгой, в глубоком тылу, и пишут. Кто его лучше угостит, про того он и пишет. Вот Лев Толстой написал «Войну и мир». Сто лет люди читают и еще сто лет читать будут. А почему? Сам участвовал, сам воевал, вот он и знает про кого надо писать.
– Позвольте, товарищ генерал, – сказал Крымов, – Толстой в Отечественной войне не участвовал.
– То есть как это «не участвовал? – спросил генерал.
– Да очень просто, не участвовал, – проговорил Крымов. – Толстой ведь не родился, когда шла война с Наполеоном.
– Не родился? – переспросил Гурьев. – Как это так, не родился? Кто же за него написал, если он не родился? А?»…