– Эмманюэль, вы… вы просто чудо! Какая прелесть! – воскликнула я, вся сияя от счастья и осторожно вынимая ожерелье из футляра. – Никогда не видела ничего прекраснее. Это самое удивительное из моих украшений, такого нет и у Марии Антуанетты…
Я осторожно застегнула ожерелье у себя на шее и взглянула в зеркало. Конечно, наряд на мне был неподходящий, но бриллианты чистой воды, словно сверкающие капли росы, даже сейчас самым чудесным образом оттеняли матовую, чуть смуглую кожу плеч и полуобнаженной груди.
– Знаете что, Сюзанна? Ни у кого в Версале нет такой красивой жены, как у меня. И поверьте, это вы украшаете ожерелье, а не оно вас.
Он ласково коснулся влажного завитка на моей шее. Я повернулась к нему.
– Но вы, наверно, совсем разорились, сделав мне такой подарок!
– Нет, Сюзанна. Вовсе нет.
– Сколько же оно стоит?
– Восемьсот тысяч ливров, дорогая. Услыхав это, я замерла с открытым ртом.
– Святой Боже, Эмманюэль, но ведь эта сумма равна нашему доходу за год! Нет-нет, это невозможно, я даже не знаю, как вы решились на такое…
– Сюзанна, дорогая, мы почти ничего не потеряли, – поспешил успокоить меня Эмманюэль, – я продал замок в Нормандии – старый, скверный замок, и занял недостающие деньги у Клавьера.
– У Клавьера! Вы, по крайней мере, в состоянии уплатить ему долг?
– Разумеется. В сентябре в нашем распоряжении будет около миллиона ливров…
Я поверила ему на слово. Подарок был так ослепителен и роскошен… Какая женщина устояла бы перед подобным соблазном?
Ровно в восемь вечера полк фландрской гвардии Эмманюэля д'Энена отправился в Париж. Я отдала Маргарите футляр с ожерельем и приказала подать мне бледно-серебристое муслиновое платье. Приближалось время появления Франсуа, и четверть часа спустя, отпустив служанок, я уже шла в комнату Изабеллы.
Был душный теплый вечер 11 июля 1789 года.
2
– Вот и верь после этого клятвам королей! Ведь не долее как месяц назад Людовик торжественно клялся Неккеру в своем уважении, а сегодня отправил его в отставку… Вероятно, это мадам Дефицит[1] постаралась?
– Франсуа, я не знаю, – нетерпеливо отвечала я. – И умоляю вас, давайте оставим этот разговор.
– Как вы можете не знать? Вы присутствовали на Государственном совете, все слышали… Разумеется, это дело рук мадам Дефицит. Она, эта шлюха, собирает войска против Парижа, строит интриги против Собрания.
Я едва сдерживалась, слушая такое уже добрых полчаса. Франсуа явился в комнату Изабеллы де Шатенуа разгоряченный после политических баталий, еще не остывший от многословных прений в кулуарах Собрания. И все же он мог бы понять, что я позвала его не для того, чтобы выслушивать его мысли по поводу отставки Жака Неккера. И тем более он мог бы понять, что мне не очень приятно слышать от него это прозвище – мадам Дефицит. Если уж на то пошло, то все слухи о коварстве и ненависти, которую якобы питает к народу королева, – сплошная чепуха. Мария Антуанетта просто убита смертью сына, она даже не знает, что творится вокруг нее!
Искорки недовольства вспыхивали у меня в сердце и мгновенно гасли. Какая чушь… Не стоит над этим задумываться. Я люблю Франсуа. Какое мне дело до его политических взглядов. Пусть забавляется политикой, если ему так нравится, мне-то что за дело? Конечно, мне горько оттого, что в стане аристократов он оказался изгоем, что его никогда уже не примут при дворе. Но, в сущности, не это главное. Ведь в любви участвуют не революционер и аристократка, а просто мужчина и женщина.
