– Проверить? Запросто! – Никита высунулся из окна и прорычал: – Эй, ты, Шлепков, заглохни! Поднимусь – шею сверну!
Окно наверху сразу захлопнулось.
– Действительно Шлепков! И как ты их отличаешь? – согласился Бурьин, с уважением поглядывая на бывшего однокурсника.
Приятели спустились в кафе, где Бурьин сразу же довел до состояния легкого обморока старенькую официантку.
– У вас мясо есть? – прогрохотал он. – Еще не готово? Тогда давайте двадцать сосисок и пива бутылки четыре.
– Сколько сосисок? – переспросила официантка. – Двадцать?
– Двадцать – двадцать пять. Во всяком случае, не больше тридцати.
– А хлеба?
– А хлеба не надо! Мы люди бедные, – замотал головой Никита.
– А вам? Тоже, что ль, сосиски? – безнадежно поинтересовалась официантка у Корсакова.
Но Алексей от сосисок отказался и попросил себе кофе и омлет.
– Сосиски – это белки, а пиво – это углеводы! – объяснил с набитым ртом Бурьин, заглатывая восемнадцатую сосиску с четвертой бутылкой пива. – Хочешь углеводиков?
– Ты не забыл, что мы идем в музей? – спросил Корсаков.
По тому, что Никита на мгновение перестал жевать, Корсаков понял, что тот слегка призадумался.
– В какой музей? – спросил Бурьин.
Корсаков достал сложенный лист и положил его на стол.
«Слезами ночь не омрачи, о плакальщик! Ты смерть познал, в тебе сокрыта тайна. Упав с небес, в земле зарыт сундук. Ищи, найдешь, быть может, но осторожен будь. Песок уж сыплется.
Прощай, о плакальщик, ты стой на страже тайны!»
– Ну как? Что ты обо всем этом думаешь? – поинтересовался он. – Тебе ничего не приходит в голову?
– Почему не приходит? Ты хочешь испортить мне аппетит, но у тебя ничего не выйдет, – радостно догадался Бурьин и хищно проколол вилкой предпоследнюю сосиску.
– Ты же читал Федин дневник. «Плакальщик»… Какие представления у тебя связаны с этим словом?
– Ну, э-э… Чего-то занудное, печальное, идет за гробом и выдает себя за лучшего друга покойного, а потом напивается на поминках и падает под стол…
– Не угадал… – А теперь послушай меня, – сказал Корсаков. – Когда я, будучи студентом, жил в общежитии на Воробьевых, встречаться с девушками было негде. В общежитие девушку не приведешь, в комнате со мной жил занудный осел, который торчал там все время, а осенью или зимой по улице особенно не походишь.
– Короче, ты встречался в подъездах?
– Зачем в подъездах? Для этого существуют музеи. Особенно мне нравился Музей изобразительных искусств имени Пушкина на «Кропоткинской». Очень удобно для свиданий. К тому же в музеях есть гардеробы, скамейки, туалеты и так далее…
– Что, прямо в музее? – заинтересовался Бурьин.
– Ты идиот, – сказал Корсаков. – Твои мозги ниже пояса!
– Ничего подобного! Их у меня вообще нет, – ухмыльнулся бывший бородач. – Короче, ты решил тряхнуть стариной? Надеешься, брошенные тобой девушки до сих пор толпятся за гробницей императора или с горя устроились в греческий зал смотрительницами мокрой тряпочкой вытирать Аполлону фиговый листик?
Никита подозвал официантку и расплатился. Они вошли в лифт и нажали кнопку первого этажа.
– Ну так что ты там говорил про музей?
– В средневековом зале, ну, знаешь, где Давид и полководец на коне, есть странная статуя. Монах в черном плаще, лицо скрывает капюшон. Фигура в натуральный рост, стоит в нише. И называется «Плакальщик».
– Действительно странно, – хмыкнул Бурьин. – Что ж, пошли в музей… Впадем в детство.
