и, прочтя ее с величайшим удовольствием, полностью согласен [с ее идеями]. Я так рад, что после долгого периода написания мелких брошюр из-под вашего пера вышло действительно важное произведение, которое долго не утратит своей ценности. Как некомпетентны эти чертовы рецензенты!
Те рецензии, что я видел, чудовищно несправедливы к “Плодам”. Но я ожидаю, что публика будет более разборчива. В этой книге мне действительно нечего критиковать, но я хочу сказать вам, что она чрезвычайно мне понравилась», – и далее он указывает на отрывки, которые ему особенно понравились. Спустя несколько лет, когда я начал воевать с «политикой умиротворения», проводимой британским правительством, он написал статью в «Нейшн», и в таких же теплых словах поддержал мою позицию. До войны, впервые встретившись с ним в Кембридже, я полагал, что подобно более ортодоксальным экономистам он скептически отнесся к моему прогнозу в «Великой иллюзии» о том, что сразу после всеобщей европейской войны победитель не сможет получить компенсацию, соразмерную военным расходам. Но за два послевоенных десятилетия общее отношение экономистов к моей позиции радикально изменилось. Так, Лайонел Роббинс (профессор экономики Лондонского университета) несколькими годами позже в своей книге «Экономическое планирование и международный порядок» («Economic Planning and International Order») замечает, что мои «различные работы, хотя и не адресованные в первую очередь профессиональным экономистам, открывают новую эру в дискуссии по этим проблемам», и упоминает «This Have and Have Not Business» как «восхитительное изложение его фундаментальной позиции».
В кругах не столь академических, но, вероятно, более приближенных к повседневному миру финансов и политики, признание пошло даже дальше и порой приходило раньше. За несколько месяцев до вспышки первой войны (точнее говоря, 27 марта 1914 г.) выступая в Сорбонне, лорд Эшер, председатель комиссии по имперской обороне, рассказал французской аудитории, что у него была возможность присутствовать на весьма конфиденциальных слушаниях, где обсуждались проблемы экономических последствий начала европейской войны, в которую мы можем оказаться втянуты, на производство, торговлю и финансы. Слушания продолжались несколько месяцев, а для дачи показаний перед теми, чьей обязанностью было сделать выводы и доложить их, было приглашено большое число наиболее богатых и влиятельных бизнесменов из разных городов Великобритании. Он добавил: «Я уверен, что из этих высокопоставленных свидетелей мало кто читал эту книгу (если таковые вообще найдутся), но каким-то таинственным образом в их умах работал вирус Нормана Энджелла: один за другим эти магнаты торговли и финансов подтверждали доктрины “Великой иллюзии” своими опасениями и ожиданиями».
* * *
Таким образом, можно сказать, что книга в самом деле имела некоторый успех в изменении идей тех, кто обычно составляет весьма незначительное меньшинство, интересующееся более фундаментальными политическими вопросами, и, возможно, несколько увеличила численность этого самого меньшинства. Но основная, неполитизированная масса, которая почти не проявляет интереса к фундаментальным политическим вопросам или неспособна заниматься ими, оставалась чрезвычайно уязвимой для путаницы, ошибок, заблуждений, которые обсуждались в книге. Различие между двумя этими группами состоит не в «образованности» в обычном смысле. Зачастую «образованные» и социально, и политически столь же, а порой и более невосприимчивы, как и «необразованные», что полностью доказали «образованные» немцы при Гитлере и эрудированные марксисты, основавшие Российское государство (а также их коллеги в коммунистических партиях Запада).
