– И я…
Горло сжал спазм. Я не мог говорить о своей боли. Произнести вслух значило погрузиться в самое пучину отчаяния.
Ты молчала, и я это оценил. Ты не подталкивала меня к беседе, ты просто ждала. Твое терпение – дар. Молчать с тобой рядом было так легко. Ах, Фантин… Спасибо тебе за это.
Я продолжал расспросы.
– Что произошло в Париже, что тебе пришлось спасаться бегством?
Ты заколебалась. И я понял, что веду себя нетерпеливо и непростительно настойчиво.
– Не сердись. Жена считает меня грубым, и Джульетта в этом с нею сходится. Она подшучивает над моей страстью вытягивать из людей истории. Я слишком жаден до человеческих комедий, трагедий и фарсов. Джульетта утверждает, что все услышанное – и подслушанное – я убираю в папку и храню до лучших времен. Собираю черты характера, добавляю пикантные подробности, все хорошенько перемешиваю, держу на огне, и – ап! – публике представлена новая книга. Но я всего лишь предлагаю свое восприятие жизни. Как зеркало, в котором можно увидеть самого себя, только при другом освещении.
Ты по-прежнему не отводила глаз от бесконечного темного моря. Твои плечи начали вздрагивать.
– Озябла? – спросил я. – Возьмешь мой сюртук?
– Нет. Нет, спасибо.
– Так в чем дело?
Ты показала на бурлящую воду.
– Иногда мне кажется, она зовет меня. Жаль, мне недостает храбрости услышать ее призыв.
– А если б достало, что бы ты сделала?
Я страшился твоего ответа, но что-то внутри меня хотело его услышать.
– Я бы последовала ему. Отдала бы себя морю.
– Ты настолько сильно жаждешь смерти?
– Нет. Нельзя сказать, что я хочу умереть. Я просто не могу больше жить. Я не могу так сильно тосковать по нему, так страстно желать.
А затем ты повернулась ко мне, и я увидел твое потрясение.
– Ты и сама этого не понимала?
Ты качнула головой.
– Пожалуйста, простите меня. У меня нет права так с вами разговаривать. Навешивать это бремя на вас.
Ты и вправду выглядела подавленной.
– Не обижай меня, Фантин. Все это время мы гуляли и беседовали, как равные. Мужчина и женщина, которые разделяют одинаковую боль утраты. Мужчина и женщина, раскрывающие друг другу сердце под этим ночным небом. Если б я не желал слушать, то сказал бы тебе об этом давным-давно.
Ты склонила голову. Я взял тебя за подбородок и приподнял лицо. Твоя кожа была нежна, и, несмотря на тяжелый разговор, меня окатила волна удовольствия.
В этом мое благословение и мое проклятие. Мои страсти спрятаны глубоко, но они всегда готовы выплеснуться на поверхность. Сексуальное наслаждение – мой способ вырваться из рутины; способ куда более верный, нежели все мои романы, пьесы, стихи или политические памфлеты.
Это сильнее меня. Только потакая своим страстям, своей похоти, нахожу я забвение, коего жаждет моя душа.
Я наклонился вперед. Медленно, предупреждая тебя о своих намерениях: ведь я не злодей и не развратник, чтобы вырывать поцелуи силой. Ты не отшатнулась, не вздрогнула. И тогда я нежно тебя поцеловал. Ты никак не откликнулась на мой поцелуй, даже выражение лица осталось прежним.
Ах, Фантин, ты была уже почти мертва, но еще этого не знала.
– Ты не нуждаешься? Мадам Друэ платит тебе довольно?
– Все хорошо.
Вот теперь ты заколебалась.
– Что такое, Фантин?
– Я слышала о вас, мсье Гюго.
– И что же?
– Слышала от других служанок…
Ты смущенно замолкла. Я улыбнулся.
– Так скажи мне, какие ужасы тебе поведали?
– Нет, совсем наоборот. Они говорят, вы добрый и щедрый, и если девушке нужны деньги, вы нежны с нею и почти ничего не просите взамен.
