Великолепные Эмберсоны - страница 18

– Возможно, приглашены их родители, – тихо предположила мисс Морган. – Или она просто не хотела никого обидеть.

– Вряд ли! Не думаю, что маму волнует, что она обидит кого-то в этом городишке.

– Наверное, чудесно, – произнесла мисс Морган, – мистер Эмберсон… то есть мистер Минафер…

– Что чудесно?

– Быть настолько важным!

– Дело не в важности, – уверил ее Джордж. – Любой уважающий себя человек не должен терпеть неудобства в собственном городе.

Она осуждающе посмотрела на него из-под опущенных ресниц – но глаза тут же потеплели. Действительно, она смотрела скорее сочувственно, чем осуждающе. Величественная красота Джорджа была красотой настоящего мужчины, если, конечно, такое можно сказать о внешности юноши, ведь музыка, танцы и цветы влияют на настроение девятнадцатилетних девочек не меньше, чем на настроение восемнадцатилетних мальчиков. Мисс Морган медленно отвела взгляд от Джорджа и уткнулась в свой букетик ландышей и фиалок. С балкона наверху раздались радостные звуки польки. Музыканты постарались сделать мелодию рождественской, добавив перезвон колокольчиков, и возле прохода к балкону закружились разгоряченные и повеселевшие танцоры, но ни Джордж, ни мисс Морган даже не попытались присоединиться к ним.

На лестнице сквозило, ступени были узкими и неудобными, никто из гостей постарше даже не вздумал бы усесться там. Более того, это была пара совершенно чужих друг другу людей, ни один из них не сказал ничего такого, что могло бы искренне заинтересовать собеседника, они не чувствовали родства душ и не испытывали особой приязни – но лестницы возле бальных зал не менее романтичны, чем озаренные луной озера и горные закаты. Когда-нибудь откроют законы человеческого притяжения – они настолько важны, что мир стал бы мудрее, если бы сэра Исаака Ньютона стукнуло по голове не яблоко, а юная леди.

Зрелость, наученная горьким опытом собственных глупостей, не устает повторять: «Ну что она в нем нашла?» – словно юную влюбленность можно объяснить логически или исходя из чьего-то поведения. Зрелость вопрошает: «О чем, черт возьми, они могут говорить?» – словно разговоры имеют какое-то отношение к апрельским ливням! В семьдесят человек встает утром, вдыхает чистый воздух, смотрит на солнце, радуется, подумав: «Чувствую себя отлично», и собирается на прогулку. В восемнадцать человек отправляется на бал, усаживается с кем-нибудь на лестнице, не может объяснить своих чувств и мыслей и теряет всякую способность к рассуждениям. Мисс Морган и Джордж оставались на месте.

Они молча решили остаться на месте, даже не подумав об этом, даже не обменявшись понимающими взглядами, – они вообще не смотрели друг на друга. Оба рассеянно наблюдали за танцующими и какое-то время не произносили ни слова. Музыка над их головами гремела во всю мощь: барабаны, тарелки, треугольники, колокольчики, грохот, лязг, звон. Тут и там танцующие пары целиком отдавались мелодии, переходя от размеренного и пристойного скольжения к скачкам и кружению, от стены к стене, через толпу, полностью раскрепостившись. Джордж немало удивился, увидев, что в одной из таких пар бешено галопирует его тетя, Фанни Минафер.

Раскрасневшаяся Фанни Минафер была из тех дам, что увядают, едва успев расцвети. Чертами лица она походила на ребенка и обладала такой же детской фигурой, поэтому иногда незнакомцы, увидев ее через дорогу, принимали Фанни за двадцатилетнюю, но временами с того же расстояния она выглядела не меньше чем на шестьдесят вместо ее настоящих сорока лет. У нее бывали старые дни и молодые дни, старые часы и молодые часы, старые минуты и молодые минуты, а изменения происходили так быстро, что и не заметишь. Что-то в выражении лица или наклоне головы вело к удивленному осознанию, что вот она, Фанни, – пожилая дама! Но никогда она не выглядела такой юной, как этим вечером, когда летела по залу, ведомая искусной рукой чудаковатого голубчика – ведь именно он оказался ее партнером.