– Так вы знаете этого человека? – с некоторым любопытством поинтересовался я.
– Знаю его? Да так же, как самого себя. Дайте вспомнить… Уже два месяца – да, сегодня ровно два месяца, как он плыл со мной на борту этого самого брига. Случилось это вот как: я стоял в Гаэте, он поднялся на борт и сказал, что за ним по пятам идут жандармы. Он предложил мне больше золота, чем я видел за всю свою жизнь, чтобы я доставил его в Термини, откуда он смог бы добраться до одного из своих убежищ в Монтемаджоре. С собой он привел Терезу. На бриге я был один, все мои люди сошли на берег. Он сказал: «Переправь нас в Термини, и я дам тебе, сколько обещал. Откажешься – и я перережу тебе глотку». Ха-ха! Хорошо сказано. В ответ я рассмеялся. Поставил на палубе стул для Терезы и угостил ее персиками. И сказал ему: «Послушай, мой Кармело! Что толку в угрозах? Ты меня не убьешь, а я тебя не предам. Ты вор, и вор очень опасный – клянусь всеми святыми, – однако позволю себе заметить, что ты не намного опаснее хозяев гостиниц, если только не схватишься за нож». (Вы же знаете, синьор, что если зайдете в гостиницу, то вам придется заплатить едва ли не выкуп, чтобы оттуда выйти!) Да, вот таким образом я и урезонил Кармело. Я сказал ему: «Мне не нужно целое состояние за то, чтобы доставить тебя с Терезой в Термини. Заплати мне только за перевозку, и мы расстанемся друзьями, хотя бы ради Терезы». Ну, он удивился. Улыбнулся своей мрачной улыбкой, которая могла означать и благодарность, и смерть. Посмотрел на Терезу. Та вскочила со стула, рассыпав по палубе персики. Взяла меня за руки своими маленькими ручками, в ее дивных голубых глазах стояли слезы. «Вы хороший человек, – сказала она. – Наверное, вас очень любит какая-нибудь женщина!» Да, так она и сказала. И оказалась права. Хвала за это Пресвятой Деве! – И он поднял глаза к небу с искренним выражением благодарности.
Я смотрел на него с некоей завистью и голодом, снедавшим мое сердце. Еще один добровольно заблуждавшийся глупец, восторженный негодяй, упивавшийся несбыточной мечтой, бедняга, убежденный в верности женщин!
– Вы счастливый человек, – произнес я с натянутой улыбкой. – Вам, как и вашему кораблю, в жизни светит путеводная звезда – женщина, которая любит вас и верна вам. Не так ли?
Он ответил мне просто и прямо, при этом слегка приподняв шляпу:
– Да, синьор, моя мать.
Его наивный и неожиданный ответ глубоко тронул меня – куда глубже, чем я показал. В душе моей закипела горькая обида: почему, о, почему же моя матушка умерла так рано! Почему я так и не познал священной радости, которая, казалось, исходила от всего облика простого моряка и светилась в его взгляде? Почему я должен навсегда остаться один и всю жизнь нести на себе проклятие женщины, повергающее меня в прах и пепел безысходного отчаяния? Наверное, лицо выдало мои мысли, поскольку капитан участливо спросил:
– Синьор лишился матери?
– Она умерла, когда я был совсем ребенком, – коротко ответил я.
Сицилиец молча затянулся сигаркой – это было безмолвие искреннего сочувствия. Чтобы избавить его от замешательства, я произнес:
– Вы говорили о Терезе. Кто она такая?
– Ах, хороший вы задали вопрос, синьор! Никому не известно, кто она. Она любит Кармело Нери – вот и все, что говорят. Она такая нежная, такая хрупкая, словно пена на гребне волны. А Кармело… Вы видели Кармело, синьор?
