Венец всевластия - страница 44

– И разгласил Авдей в простоте своей!

– Что разгласил? – стараясь выглядеть спокойным, спросил Курицын.

Максим склонился к самому уху дьяка. «Ну что бубнишь-то, – мысленно ругал шептуна Паоло. – Чего такого особенного мог ваш Авдей разгласить?» Маским отпал от дьякова уха, перевел дух и, сопя, принялся за рыжики. Курицын выглядел очень встревоженным.

– Зря, – сказал он негромко. Теперь Максим говорил уже не шепотом, а в голос, гневно:

– Геннадий посадил Авдея в ледник под палату. То есть поступил с несчастным Авдейкой так же, как когда-то с ним самим поступил митрополит Геронтий. Усекаешь, Федор Васильевич?

– А дальше?

– Дальше учинил над Авдейкой розыск, тот раскаялся, но имен не назвал. Тогда архиепископ Геннадий наложил на Авдея епитимью, велел во время службы стоять перед церковью, а внутрь не входить. А еще через неделю стал обыскивать все священство и обвинять всех подряд в еретичестве. Это, говорил, в Москве еретики живут в ослабе, а здесь, в Новгороде, я хулу на веру Христову не потерплю.

Вот те раз, Паоло поежился, как от озноба.

– Кто же ее трогает, веру Христову, – устало сказал Курицын. – Мы как раз к Христу и стремимся. Не еретичество это, а новая вера.

«Кто же это – мы? – исходил от страха и любопытства Паоло. – Кого обвиняют в ереси и при чем здесь учитель?»

– И еще прилюдно жалуется Геннадий, что досаждает ему чернец Самсонка. Де, бранит его этот чернец беспрестанно и рассылает на него хулительные грамоты по все московской земле.

– И это правда?

– Да что Самсон может разослать? Да еще по всей земле? Он и в грамоте-то не силен, а силен языком трещать. Какие-то у него со священником в кончанской церкви сшибки были.

Священник тот донес Геннадию, что Самсон якобы не причащается и кричит при этом: «У кого причащаться-то, если все поставлено на мзде и симонии». Геннадию всюду чудятся стригольники, а здесь старый лозунг налицо. Геннадий письма пишет по монастырям и призывает учинить полный разгром еретикам, и не так, как в прежних годах было, когда еретиков сажей мазали и по городу возили на лошадях задом-наперед, а чтоб окончательно искоренить ересь – с казнями и кострами.

– Ему бы, Геннадию, паству свою блюсти да делом толковым заняться.

– Дело-то у него есть. И архиепископа Геннадия сил немерено, – с готовностью откликнулся Максим. – Он сейчас занят составлением полного свода Библии.

– Вот это доброе дело, – оживился Курицын. – Ветхий Завет на русский не переведен. Его-то нам и не хватает.

– У Геннадия справщиков и переводчиков целая артель. Главные у них – Герасим Поповка и брат его Дмитрий Герасимов.

– Дмитрия я знаю, достойный юноша.

– Им помогает поп Вениамин. Родом он славянин, а верой – латынянин.

– Вот как? – удивился Курицын. – При Геннадии латыняне завелись? При его-то нетерпимости! Хотя для дела этот латынянин зело необходим.

– Геннадий грамотности алчет. Ему мало Вениамина-латынянина. Там еще трудится монах-доминиканец. Имени его не знаю, но человек сумрачный.

– Ай да архиепископ! – рассмеялся Курицын. – Как бы мы с ним поладили славно, если бы называл он белое белым, а черное черным, если бы не возводил на нас напраслину.

– Так ведь не выдуманная она – напраслина-то, Федор Васильевич. И перечислять все безобразия язык устанет. Пьяный поп Кондрат плясал в храме пред иконами и кукиш показывал – было! Поп в церкви… – Максим снизил голос до шепота, – да знаете вы, уличанский храм в Плотниках… Так тот поп скрытно исповедует жидовскую веру и имеет двух жен, обе невенчанные. Венчанная-то у него померла. Архиепископ о том пока не ведает, но узнает со временем, пыль поднимет до небес. И ведь за дело! Нашелся охальник, который нательный крест со шнурком нацепил на ворона. А ворон, птица злая и глупая, полетел на свалку мертвечину искать. И видели православные, как крест святой по собачьему трупу елозил. А Геннадий и рад – вон что еретики вытворяют. А мы-то здесь при чем?