– Манжеты на брюках снова выходят из моды, – через минуту говорит Смитти.
– И опять миллионы парней будут перешивать штаны. А интересно, куда портные денут отрезанные манжеты? А производители? На что пойдет освободившаяся ткань?
– Наделают ковриков.
– Цена такая же, – говорит Херб, имея в виду брюки без манжет.
– Точно, – отзывается Смитти, понимая, что сказал Херб.
И вновь – тишина.
Наконец Херб задает вопрос:
– У тебя много немнущихся костюмов? Которые после стирки не нужно гладить.
– Ну, есть несколько. У всех нынче такие есть.
– А их что, реально стирают?
– Конечно нет, – качает головой Смитти. – В химчистках применяют специальный метод. Отлично работает.
– Зачем же тогда на этикетках пишут, что можно стирать и не гладить?
– Да какая разница, что там пишут?
– Ты прав, – отзывается Херб, находя удобный момент, чтобы соскочить с темы.
– А вон и Фаррел из первого дома, – произносит, ухмыльнувшись, Смитти.
Он смотрит через фасадное окно на стоящий на противоположной улице, по диагонали, дом.
– Что он там, интересно, делает? – спрашивает Херб.
– Ящик смотрит, я думаю. Кресло у него идиотское.
Херб встает и пересекает комнату с подносом в руках. Ставит поднос на стол и возвращается. Никто на таком расстоянии и не подумает, что он подглядывает.
– Обычное кресло с обивкой. Что в нем такого?
– Красное! Кто в здравом уме в такую комнату внесет красное кресло?
– Да не переживай, Смитти! Наверняка скоро пригласит дизайнера и будет все переделывать.
– А помнишь, два года назад он все зашил сосной. Типа как на ранчо. А потом, и недели не прошло, притащил зеленое кресло. Тоже мне, мистер Первый Американец!
– Помню, – кивает головой Херб.
– Недели не прошло!
– Ну?
– Недели!
Херб взвешивает сказанное и говорит:
– Он что, может себе позволить нанимать дизайнера и рабочих каждые два года?
– Может, у него родственники богатые? – отзывается Смитти.
– А ты его знаешь?
– Я? Нет, конечно. Никогда там не был. Мы едва здороваемся.
– Хотя он, похоже, едва концы с концами сводит.
– Откуда известно?
– На машину посмотри.
– Может, он все деньги вбивает в дом!
– Все равно – странные люди.
– И что это значит?
– Тилли видела, как она покупает в магазине черную патоку.
– Черт побери, – качает головой Херб. – Это ни о чем не говорит. Патока – это вроде как народная медицина. Едят же люди всякую траву. А что касается машины, так, может, ему наплевать, что кого-то напрягает, что его машине полтора года.
Молчание.
– Пора бы мне покрасить дом, – говорит Смитти.
– Мне тоже, – вторит ему Херб.
Полосы белого света разрезают лужайку перед домом. Пикап Смитов въезжает на дорожку, заворачивает на стоянку и затихает. Дважды хлопают двери – словно двусложное слово. Приближаются женские голоса; дамы говорят одновременно, но ни одна не упускает ни слова из сказанного подругой. Распахивается дверь, входит Тилли, за ней Джанетт.
– Привет, парни! Отчего так тихо?
– Солидные мужчины, солидный разговор, – отзывается Смитти.
Они шли по волнообразным коридорам, дважды оказываясь над бездонными с виду колодцами – безо всякого для себя вреда. По этим колодцам они взлетели на верхние этажи, в просторное помещение, где их ждал Миелвис. Он был один. Его одеяние, состоящее из широкой желто-пурпурной ленты, которая по диагонали охватывала его тело от левого плеча, через талию и к правой ноге, делало его фигурой весьма представительной. Он приветствовал Чарли весело, но степенно, после чего открыто одобрил наряд гостя.
