– А где ваша мама? – я не могла не спросить.
– Умерла. Давно.
– А отец?
– Сгинул.
– Но он может вернуться. Дом должен его дождаться. Зачем он хоронит хозяина раньше времени?
– Разве ты не видела, что творится на дороге? Никто не вернется. Дому все равно, мир вокруг или война. Для него главное, чтобы в нем жила живая душа, о которой нужно заботиться. А если его покинули, то и ему незачем жить. Он будет рушиться, хотим мы того или нет.
– То есть, ты хочешь сказать, что дом тоскует без хозяев и тихо умирает?
– Он умирает громко.
В доказательство слов Лесека с шумом обрушилось еще что-то.
– Ты не боишься за Ильгу? – я в беспокойстве оглянулась. – Надо было ее с собой взять. Ей, наверное, страшно.
– Она привыкла. Сначала рушится то, что для дома незначительно. Кому сейчас нужна голубиная башня? А вот когда расколется пополам парадная лестница, то это верный знак, что пора бежать. Мы с Ильгой видели такие дома – остается лишь груда камней.
Я поняла, что детям пришлось поскитаться, прежде чем они вернулись домой.
– Давно идет война?
– Три зимы.
– Прилично, – выдохнула я, понимая, как тяжко приходится беззащитным детям. – А кто тогда сажал картошку? Вы сами?
– Нет. Ее посадили слуги. Незадолго до того, как война пришла в наш край. Убрать не успели.
Я улавливала ложь в словах мальчишки, но никак не могла понять, что именно было неправдой. Я перебирала в голове цепочку событий, пытаясь нащупать несоответствие. Итак, когда война подобралась близко к усадьбе, отец потребовал угнать скот. Из дома ушли все слуги, незадолго до этого посадив картошку. Но сам хозяин с семьей не успел спастись. Дети, потеряв где-то отца, поплутали по дорогам войны и вернулись.
Картина бегства и возвращения была какой-то невнятной, но я решила не давить на мальчика. Еще будет время выяснить, с кем меня свела судьба.
– Это хорошо, что не успели убрать урожай. Нам будет что есть.
– Нам?! – Лесек недовольно оглянулся на меня.
– Конечно, нам, – твердо ответила я. – Как я могу бросить маленьких детей? Я же не бездушный дом.
– Мы не маленькие, – буркнул мальчик. – И до сих пор справлялись сами.
– Разве тебе не будет легче, если рядом окажется взрослый? Я умею шить, варить, печь. Я же вижу, что вы замотаны в тряпки, а на ногах… – я посмотрела вниз и прикусила губу. На мальчишке не было обуви. Совсем.
– И давно ты так ходишь?
– Нет. Я кинул посушиться у огня, – буркнул мальчишка и вручил мне лопату. Мы пришли.
3. Глава 3, где я землекоп и заботливая няня
Я не представляла, что значит копать картошку, когда хлюпающая от влаги почва едва припорошена снегом. Прощайте замшевые сапоги. Надо было померить ботинки, оставшиеся в узле. Вдруг подошли бы?
Лесек не помогал. Сидел петухом на жердочке и кутался в мою шаль. Я сама сняла ее. В работе всегда жарко. Не успокоилась, пока не накопала полное ведро. Я давно не чувствовала ног, а теперь не чувствовала от холода рук. Пришлось поковыряться в стылой земле.
Картошку мыли в поилке для скота. Там же, в соседней, помылись от грязи сами.
– Подожди, я заберу свои вещи, – оставив на тропинке ведро, но прихватив с собой лампу, я скрылась в хлеву.
Любопытство погнало меня посмотреть, что находится за второй дверью – в самом конце хлева. Там я нашла примитивную уборную. Далековато от дома, но не бегать же в кусты? Хотя я сильно подозревала, что дети именно так и делали. Вручив узел Лесеку, сама взяла ведро – оно было тяжелее. В дом кинулись бегом – оба окончательно замерзли.
