Верните Душу марионетке - страница 14

Хок вдруг замолчал и стал мрачнее ночи. Тёмные мысли закрались в его голову, они отравляли его изнутри и не давали покоя, причём происходило это уже давно.

– Есть другие предположения? – осторожно спросила Мэй. – Ты ведь думаешь о совершенно другом, так?

Он не ответил и отвёл взгляд в сторону, пытаясь уйти от этого разговора. Мрак стал плотнее и нервной стеной отгородил Мэй от его сознания. Кажется, она поняла, что именно он имел в виду.

«Ты думаешь, что действительно мог служить в армии Джалэмоса?»

«Все возможно, – проговорил он. – Вдруг я гахрокс и война у меня в крови. Чтобы ты сказала, было бы это правдой?»

Что-то екнуло у нее внутри – а ведь действительно, он больше всех подходил под образ гахрокского военачальника. Слишком угрюмый, молчаливый и скрытный. И этот тяжелый, разрывающий на части взгляд…

«Ты ошибаешься, – заявила она, однако совсем не убедительно. – Я бы никогда не поверила бы этому. Нам всем запудрили мозги и пытаются навязать откровенную чушь…»

Хок поднял голову и встряхнул мокрыми волосами.

«Не надо притворяться, – Хок смотрел мимо Мэй, на темную стену, ещё немного, и он прожжет её своим огнём, – тебя не раз посещала такая мысль. Может, кто-то из нас действительно раньше прислуживал Джалэмосу и составил ему хорошую службу. Ведь очевидно, что мы не простые гражданские, у некоторых из нас есть опыт в сражениях. Откуда у нас эти силы? Как мы четверо оказались в гахрокском лагере?»

Мэй хотела возразить ему, но он не дал ей ничего сказать.

«Я не имею ввиду тебя или Лам. Ваши способности почти безобидны. Да и боевого опыта у вас практически никакого. Что касается Айн, то она наверняка могла служить в войсках, правда не понятно, на чьей стороне. Ее дар практичен и интересен, но не более. Вы трое девушки, я единственный мужчина. И только мой дар, точнее проклятье, оно действительно опасно для человека. Люди не могут со мной даже нормально общаться, у всех начинает болеть голова только от того, что случайно посмотрю на них. А ведь я могу ненароком даже убить кого-нибудь, стоит мне только пожелать. Может, я уже убил так когда-то несколько людей, но я не могу помнить этого. А теперь главный вопрос – разве можно использовать это проклятье в мирных целях?

Хок опустил голову и уставился себе под ноги. Пытаясь успокоиться, он принялся крутить свой браслет.

«Я не могу нормально спать, потому что мне постоянно снится война. Всюду крики, взрывы, но как только я просыпаюсь, я уже ничего не помню. Я был там, участвовал в сражениях, война оставила на мне след, – он машинально схватился за ворот куртки. – А вот на чьей стороне я был, узнать боюсь. Я сам не хочу, чтобы это оказалось правдой, моё прошлое пугает меня. Уж лучше и дальше продолжать оставаться без памяти, чем такая правда».

Поток мыслей оборвался, и непробиваемая стена разделила их друг от друга. Мэй больше не чувствовала его гнев, он высказал ей все, что думал и замолчал, оставив ей пищу для размышлений.

Она не понимала его. Для неё любая правда, касаемая её прошлого, была лучше, чем слепое неведение. Она готова была пойти на все, лишь бы вернуть себе прошлую жизнь, свою истинную личность. Как она её примет, это был уже вопрос второстепенный. После монолога Хока, Мэй ещё больше пожалела, что пока бессильна что-либо предпринять для своей цели. Она собралась с мыслями, чтобы высказать все это ему, как чьё-то приближение заставило её прерваться.