«Конечно, я сама виновата, что после ухода матушки дела наши пошли хуже. Сначала от горя я не могла держать иголку в руках, да еще узнала правду об отце и словно потерялась на время – все расспрашивала Марлен о бароне, затем лучшая наша швея ушла, чтобы открыть собственную мастерскую. Я затянула со сроками, выполняя большой заказ господина Томма, утратила его расположение и доверие…».
Теперь в помощницах Вероники осталась одна Этелина - верная, прилежная, но не слишком расторопная. Она превосходно отшивает камзолы и дамские платья не слишком вычурного кроя, но медленно, так медленно, что зажиточные горожане предпочитают совершать покупки на соседней улице.
«Зато у меня неожиданно появилась сестра, словно лучик летнего солнца. Возможно, теряя что-то хорошее, мы получаем новые дары. Сколь разумно все устроено в мире. Но не всегда и не для всех…»
Желая отвлечься от грустных воспоминаний, Вероника приподняла крышку большого деревянного сундука, окованного листами железа и подбитого внутри красным сукном. Там, под свертком тонкой шерстяной ткани хранилась шкатулка в виде бочонка, украшенного белыми и голубыми эмалевыми вставками.
Здесь-то и обитали главные сокровища Вероники – пара тоненьких рукописей господина де Моне (Терезе, пожалуй, их не следует читать, они слишком пикантны), батистовый платок, на котором еще пару лет назад она сама вышила герб де Маликора и одна загадочная вещица, несомненно, хранившая множество тайн.
То был объемный медальон в виде куска горного хрусталя, оправленного в серебро. Но более всего взор изумляла фигурка маленькой красногрудой птички, что каким-то чудесным образом помещалось внутри цельного кристалла. Казалось, снегирь мирно спит, закованный в ледяном плену.
История обретения медальона тоже вышла таинственной, и Вероника часто просила матушку повторить ее, чтобы слово в слово запомнить семейную легенду, к которой и сама оказалась причастна. В детстве Вероника особенно любила темные зимние вечера у камина, когда Алисия с шитьем подсаживалась к огню и вспоминала странную гостью, оставившую в их доме удивительный дар.
«Она выглядела такой изможденной, еле ноги могла передвигать, опираясь на свою клюку. Когда я узнала, что на праздник Трех колосков в доме барона для старушки не нашлось и куска хлеба, то пришла в жуткое негодование. Издревне в этот день крестьяне оставляли на крышах своих бедных хижин колосья ржи и пшеничные зерна для птиц, угощали соседей пирогами и пивом, почитали добрых духов пашни, загадывая о новом урожае.
А наш состоятельный и благородный д, Эберви пожалел теплый угол и черствую лепешку для нищей странницы. Что нынче стало с богачами - вместо сердца костяные счеты для сбережений!"
«Мамочка, ведь в тот вечер они ждали куда более пышную гостью, разве не помнишь, что сказала их Розель, будто бы сама Фея Незамерзающего ручья пожелала наградить малютку Терезу великой милостью, обещая ей в мужья настоящего короля».
«Мое доверчивое дитя! Я уверена, что спесивый Вильгельм это выдумал, чтобы потешить приятелей во время застолья. И зачем ему понадобились сказки? Тереза и без помощи фей получит все, что доступно за деньги и связи».
«Почему ты не любишь семейство барона, мамочка? Разве с тобой дурно обошлись в их доме?»
«Вильгельм не плохой человек, Вероника. Вот только любит помечтать зря. А еще враль и трус! Забудь о нем, милая, нам нет дела да знатных господ, мы живем в достатке, а потому в тот холодный ветреный день я привела нищенку к нам, усадила вот сюда, где ты сейчас - на дубовую скамеечку, поближе к огню. С ног старушки текла грязная вода, запавшие глаза слезились, а сморщенные щеки дрожали. Я подала ей теплого молока и отломила половинку от твоего кусочка пирога, того самого, что ты прятала под подушкой для гномов. Ты была совсем мала, Вероника, ты вряд ли помнишь… К тому же скоро заснула».
