Углубления – моря и озера.
А солнца – города. Взгляд Кати уперся в круглый пупырышек в том месте, где она сейчас находилась – Красноярск.
Катя собралась еще раз внимательно пересмотреть найденные в шкатулке вещицы, как в дверь позвонили. Да так настойчиво! Прям звон-перезвон.
Из-за рамы в стекле выглянула острая кошачья мордочка. Настороженно, прислушалась.
Еще раздумывая над загадкой непонятного содержимого шкатулки и, еще больше, от осознания своей догадки, девочка подошла к двери и открыла замок.
Не успела она дернуть за дверь, как та с силой распахнулась, больно ударив девочку по лбу, да так, что та упала и пролетела метра три вглубь коридора.
В этот же момент, не дав ей опомниться, в комнату ворвались трое: один очень высокий, здоровый детина, второй – тощий и субтильный, третий держался немного в стороне, и все время нервно подхихикивал.
Тот, здоровый, подошел к лежащей на полу Кате вплотную, больно пнул ее носком грубого ботинка, и, схватив за шиворот, как провинившегося котенка, поставил на ноги. И тут же двинул в ухо.
У Кати от страха, неожиданности и жуткой боли, слезы градом потекли из глаз, а крик застрял в горле.
– Будешь орать – прибью! – подсунув под нос дурно пахнущий кулак и грозно нависнув над ней, прохрипел детина. – Где она?
– Кто? – пропищала девочка. Ей все еще было больно.
Но гораздо больше, чем больно – было страшно.
Мама столько раз говорила – не открывать дверь, не удостоверившись, что за ней стоит хорошо знакомый человек, а когда она одна дома – вообще никому не открывать. И вот надо же, именно сейчас она так сплоховала.
– Мать твоя ненормальная! – проорал детина.
– Нет ее, – ошалело прошептала девочка. Да как он смеет! Ворвался сюда, бьется-дерется, да еще так о маме говорит! Девочка уже хотела что-то ответить, но тут вмешался второй, субтильный.
– Не лги нам, девочка, – промурлыкал он. – Вон, пальтишко, здесь, а маменьки, типа, нет?
Они, что, следили за ними? Откуда они знают, в чем ходит мама?
Долговязый кивнул в сторону третьего, и тот скользнул в комнату, прошел дальше по коридору в зал, ногой открыл дверь ванной (Катя услышала как с полочек с грохотом посыпались шампуни и крема), потом прошел на кухню, выглянул на балкон и через мгновение снова появился в коридоре. Посмотрел на долговязого и отрицательно покачал головой.
Детина хмыкнул.
– Ну, что ж, это сильно упрощает дело. Нам все покажет ее дочка. – И он снова наклонился над Катей. – Верно, девочка? – Катя шумно сглотнула. Чего им надо? Денег? Так у них отродясь их не было. Драгоценности? Ну, есть у мамы парочка колечек да колье, не за ними же они вломились. Колечки и колье не так много стоят. Катя решительно не понимала, чего от нее хотят. А между тем троица внимательно за ней следила.
Долговязый (видимо, он был здесь за главного), лениво потянулся, зевнул.
– И что ты молчишь? – вкрадчиво промурлыкал он. – Помогать нам будешь? Или тебя заставить? Афросий, – он кивнул в сторону детины, – большой умелец развязывать языки. – Тот с удовольствием хмыкнул и сильно, до хруста в суставах, сжал кулаки.
– Но у нас ничего нет… Я не знаю, что вам надо, – пролепетала девочка, все еще прикрывая горевшее огнем ухо.
– Посох где?!!! – Проорал прямо на ухо детина, которого назвали Афросий.
Вот тут Катя вообще потеряла нить происходящего.
– К-какой посох? – она посмотрела на Афросия, как на умалишенного. Догадка, что ее с кем-то перепутали, и что сейчас все выяснится и эти громилы наконец уйдут и оставят ее в покое, несколько приободрила девочку и добавила ей храбрости. – Здесь нет никакого посоха…
