– Нет, я не из этих, – Веруня почему-то вспомнила Инну Колейко, подругу детства, которая была директором лицея, а теперь заделалась депутатшей.
Она почувствовала, что устала (все-таки сказываются неспокойный вчерашний день и сегодняшняя бессонная почти ночь, и банк, и почта).
– Если вы не мошенники, – сказала она, отступая, – я приду к вам через два-три месяца.
Они будто изморить ее хотели, не морщась, сглатывали «мошенников». И время они тратили не свое, а ее. И единственное, чего добилась, что Павел принял ее заявление и расписался на втором экземпляре. А расторгнуть договор – нет, нет оснований.
Веруня уложила в сумку файл и блокнот, даже не записав их фразу «нет оснований». У двери на стене висело зеркало, такое же, как в кабинете для процедур, – чуть больше формата А4. Веруня подошла посмотреться, и Павел тоже. Лицо Павла отразилось над отражением ее лица. Его, крупное, вверху, ее, маленькое, внизу. Как будто ванька-встанька, дважды перевернутый. На миг их взгляды в зеркале встретились и тут же метнулись в разные стороны. Павел прошел к двери и, проявляя дешевую галантность, открыл ее перед Веруней.
4
В трехкомнатной квартире, в которой Веруня после смерти матери (март этого года) проживала одна, в прихожей – огромное зеркало. Веруня, подойдя к нему, представила опять ваньку-встаньку в убогом зеркале «ДеШели». Если бы ваньку-встаньку – игрушку – перевернули, то да: голова – шарик поменьше – оказалась бы внизу, но и лицо перевернуто. А в зеркале ее маленькое лицо отразилось под большим лицом этого Павла. Да, так. Но оба лица отразились зеркально, а не перевернуто. Так что ассоциация с ванькой-встанькой поверхностная. Надо бы другое сравнение, но не приходит в голову. Решила, пройдясь на ощупь по отснятым на глазок с обоих «дешелистов» кармам, что Павел, вероятно, из какого-то другого города, но не столичного, а такого же как В. Лицо – квадрат со скругленными углами, черты – правильные, но кажется, что щеки сползают со скул да никак не сползут. И взгляд темных круглых глаз – как у змеи, которая глядит внутрь себя, – в свою кишку, переваривающую жертву. А юрист Валерий с мамой-филологом – наверняка сельский, и мама его – сельская учительница. По характеру – вроде Вадика, Ульяны мужа, рад посмеяться-покривляться. Но общее для обоих то, что спотыкались об ее отчество. И оба, кажется, не поняли, что она им не по зубам.
Она похвалила зеркало за мысль (раз спотыкаются на отчестве – то значит, не поняли, что
она им не по зубам). Сказала вслух себе: Веруня, Веруня! А потом: Вера Кронидовна. Это мантра. Считала, что такой тренинг необходим, чтоб «Веруня» и «Вера Кронидовна» сосуществовали в гармонии.
Главное, теперь ей не хотелось, чтоб они ею, как взнузданной, управляли. Устроенная ими ловушка – это окно возможностей для нее. И нельзя упустить. И она, так и запишем, не упустит. Она раздвоится: то Веруня – участник, актор, то Вера Кронидовна – наблюдатель и репортер.
…Есть такое упражнение – вис. Она выполняет его каждый день. Вис – это не подвешенное состояние. Это когда нагрузка не на самую сильную от природы часть – не на плечи, а на руки.
