В назначенное время мы встретились. Молодой, симпатичный парень, хоть и зарос, как Робинзон Крузо.
– Послушяй, дарагой. Дэвушка, я такой не видел ни до, ни после. Пэрсик. Как увидел – так и погиб. Несколько недель не решался познакомиться. Зауважал себя, когда хоть что-то смог сказать при встрече. Думал – буду совсем немой. Ах, какая дэвушка, вай-вай-вай. Если надо, я буду последним нищим, только бы видеть ее. Или, наоборот, буду работать от зари до зари, стану богатым и осыплю ее подарками – только бы вместе быть. Три месяца встречались, я глаз от нее не отводил, зато она по сторонам то и дело зыркала. И вот прихожу, а она меня знакомит: Виктор, школьный товарищ, мой будущий муж. Ну я немного пошумел… посуду… синяки… Но я это не по злу. Просто надо было как-то выяснить отношения, выговориться. Я потом поставил себя на место этого Виктора. Он абсолютно невиноват. Будь я на его месте – разве я отказался бы от такой дэвушки? Пусть выходит замуж, я буду помогать, если надо. Это и будет продолжением моей любви. Так я говорю?
– Совершенно верно, но я здесь при чем?
– Я написал стыхи. Читал своим родственникам. Замечательные, говорят, стыхи. Но Лена их не понимает. Я вот здесь написал приблизительно, как надо перевести. Чтоб она поняла, что я ей не враг. У вас, мне сказали, много поэтов знакомых. Пусть, как это лучше выразиться, обобщат и напишут русскими стыхами. Возьмите, пожалуйста, генацвале.
Отари передал мне три странички текста, написанные убористым почерком.
– Они люди умные, как я, сами выберут, что здесь главное. Чтоб стыхи были не хуже, чем в журналах печатают.
– Молодой человек, к стихам не применяют понятия: «хуже» или «лучше». Это о хурме можно так сказать или об апельсинах. А стихи или есть, или их нет. Хорошие стихи бывают разные, бывают даже бессмертные, а плохие – они и есть плохие, их нельзя назвать стихами – это проза, написанная стихотворным способом.
– Так вот, мне бы хорошие, настоящие. Приличные дэньги заплачу. По десять долларов за строчку пойдет?
– Я не поэт и не торгаш. На днях у поэтов наших будет общее собрание. Представляете, в небольшом зале будет десять поэтов или даже больше, если все сойдутся. Такой концентрации поэтов на один квадратный метр вряд ли где можно найти в наше время. Я им передам ваш подстрочник. Кто-нибудь да возьмется.
К участи несчастного грузинского поэта его русские и украинские собратья отнеслись с должным пониманием. Немного смущал объем подстрочника, но это уже были чисто творческие трудности, которые соискатели грузинской премии надеялись преодолеть. Все дружно ударили по перьям. Родилось одиннадцать вариантов любовных сонетов. Стихи были хорошие, настоящие и разные. В который раз я удивлялся, что значит творческая индивидуальность, и был горд за своих коллег. Но Отари отметал один вариант за другим. Наконец все одиннадцать переводов, которые я считал вполне сносными, оказались отвергнутыми.
– Понимаешь, – извиняющимся тоном пояснял Отари, – если бы к первому добавить три строчки второго, а у третьего взять только «безмолвно», у четвертого – настроение, а у пятого выжать особую нежность и добавить к благородству шестого и выбрать кое-что у остальных – вот тогда получилось бы то, что я хотел сказать своими стихами. Но они так не могут, да? – наивно спросил Отари.
– Ладно, я сам попытаюсь тебе помочь, – в сердцах сказал я. – Давай свои стихи.
