* * *
Друзья Пушкина в один голос утверждают, что, за исключением двух первых лет его жизни в свете, никто так не трудился над дальнейшим своим образованием, как Пушкин. Он сам несколько позднее с упреком говорил о современных ему литераторах: «Мало у нас писателей, которые бы учились, большая часть только разучиваются».
* * *
На одном из званых обедов чрезвычайно разговорчивый чиновник по фамилии Ланов заглушал всех сидящих за столом. Его пустые и хвастливые речи были вынуждены слушать из вежливости и невозможности перебить. Наконец, опьяненный вниманием оратор договорился до того, что начал доказывать необходимость употребления вина как самого лучшего средства от многих болезней.
– Особенно от горячки, – заметил Пушкин.
– Да, таки и от горячки, – возразил чиновник с важностью, – вот-с извольте-ка слушать: у меня был приятель… так вот он просто нашим винцом себя от чумы вылечил, как схватил две осьмухи, так как рукой сняло.
При этом Ланов зорко взглянул на Пушкина, как бы спрашивая: ну, что вы на это скажете? У Пушкина глаза сверкнули; удерживая смех и краснея, отвечал он:
– Быть может, но только позвольте усомниться.
– Да чего тут позволять? – возразил грубо важный Ланов, – что я говорю, так, а вот вам, почтеннейший, не след бы спорить со мною, оно как-то не приходится.
– Да почему же? – спросил Пушкин с достоинством.
– Да потому же, что между нами есть разница.
– Что же это доказывает?
– Да то, сударь, что вы еще молокосос.
– А, понимаю, – смеясь, заметил Пушкин. – Точно, есть разница: я молокосос, как вы говорите, а вы – виносос!
Чиновник от неожиданности растерялся и обескуражено замолчал, а все присутствующие весело расхохотались. Ланов просто ошалел от обиды. Дело чуть не дошло до дуэли. Позже Пушкин вдогонку отхлестал Ланова эпиграммой:
Бранись, ворчи, болван болванов,
Ты не дождешься, друг мой Ланов,
Пощечин от руки моей.
Твоя торжественная рожа
На бабье гузно так похожа,
Что только просит киселей.
* * *
В доме Никиты Всеволожского, водевилиста, переводчика, страстного театрала, основателя общества «Зеленая лампа», с Пушкиным приключился забавный случай. У последнего был старый дядька-камердинер, очень преданный, но чрезвычайно упрямый и своевольный. Он слышал, как Александр Сергеевич жаловался при нем на одного издателя, требующего окончания поэмы, за которую Пушкин уже получил деньги вперед. Однажды Александр Сергеевич зашел утром к Никите Всеволодовичу, но последний был на охоте. Старик-дядька воспользовался случаем и стал приставать к Пушкину, чтобы он немедля закончил поэму, за которую получил деньги. Пушкин его обругал и категорически объявил, что никогда эту поэму не допишет. Упрямый старик, нисколько не смущаясь, запер Пушкина на ключ в кабинете Никиты Всеволодовича. Что ни делал раздосадованный Пушкин, но камердинер, стоя за дверями, твердил одну и ту же фразу:
– Пишите, Александр Сергеич, ваши стишки, а я не пущу, как хотите, должны писать и пишите!
Пушкин, понимая, что до вечернего возвращения Никиты Всеволодовича упрямец его не выпустит, смирился, сел за письменный стол и до того увлекся, что писал, не вставая, до следующего дня. Вечером и ночью он отгонял от письменного стола старика и прибывшего на подмогу Никиту Всеволодовича с безуспешными попытками уложить поэта спать. Так, благодаря требовательности камердинера, Пушкин окончил в срок одну из своих знаменитых поэм.
