В комнате он стоял в потрясении. Стало ясно – она болеет тяжелой болезнью. Приступ острой боли настигал мгновенно, – рассуждал он, – поэтому она вынужденно оставляла все дела. Несчастная женщина в одиночестве, без помощи со стороны терпела в темной подсобке страшные муки. Вадим проникся к ней искренним состраданием. Клял себя за несправедливое отношение к ней.
Он дал себе клятву помочь ей. Но прежде решил вызвать ее на откровенный разговор, чтобы выяснить все про ее болезнь, после поставить в известность отца. Вдвоем обсудят создавшуюся ситуацию, наметят меры. Сердобольный родитель, Вадим не сомневался, не откажет в помощи.
План был составлен, однако совершить первый шаг – поговорить откровенно – он никак не осмеливался. По-видимому, препятствовала незримая стена отчуждения, которая пролегла между ними. Решился подойти к ней тогда, когда она после очередного приступа встала у окна.
Вадим подошел и остановился чуть позади – выбрал минуту, чтобы в мыслях повторить заученное вступление. Она не заметила его приближения. По всей видимости, была поглощена видом на магистраль, которая прекрасно наблюдалась с третьего этажа квартиры.
Неожиданно домработница прошептала:
– Ишь какой шар надула! Небось тяжело тащиться, милая.
Мысли Вадима прервались, он взглянул в окно. Ангелина Николаевна продолжала шептать:
– Вижу, тяжело. Но гордая! Заделалась уткой, а туда же – кичится. Счастья навалило, радость-то какая.
Вадим с недоумением вглядывался в пешеходов. Кого имела в виду она, определить не мог.
– Да, родишь ты, деваться-то некуда. Что если выносишь недоумка или какого-нибудь ублюдка, а? – она захихикала. – Всякое случается. Гордая, мечтает, что зародыш станет большим начальником. Три, три лицо. Будет тебе еще ручей пота и мука мученическая. Смерти захочешь.
Вадим обратил взор на беременную женщину, переходящую широкую улицу. Ее большой живот выпирал и выгибал спину. Она в действительности переваливалась при ходьбе с боку на бок. Ей не хватало воздуха – дышала полуоткрытым ртом, комочком белого платка сводила пот с лица.
Будущая роженица скрылась за углом здания, Вадим в растерянности взглянул на домработницу. Та стояла неприступно, молчала. Вдруг улыбнулась: Вадим угадал по движению щеки
– Каков удалец! Герой! Краса ненаглядная, – вновь зашептала она. – Наклюкался, уродец. Тесней прижимай родненькую, с ней и ляжешь в землю
Вадим взглядом уловил среди прохожих лысого мужчину, которому, как понял, домработница сулила мрачное будущее. Мужчина стоял на противоположной стороне магистрали спиной к виноводочному магазину. Он крепко прижимал обеими руками к груди бутылку красного вина. Пошатываясь, медленно водил головой – то ли знакомился с улицей, то ли соображал, куда податься.
– Чего задумался, светлая головушка? Все одно, скорый конец тебе. Будет тебе черный гроб и черви в нем. Щекотно будет – тихо засмеялась. – Вот те на, стоит и качается. Да иди же ты, иди, не стой.
Словно по ее зову, пьяный сделал шаг, качнулся, потерял равновесие, и ноги тут же быстро понесли его на осветительный столб. Наскочив на стояк, он сумел-таки заключить его в свои объятия. Бутылка выпала из рук, ударилась об асфальт и со звоном разбилась. На тротуаре образовалась красная лужица вина.
– Хана твоей милой, дурень. Сгубил ты ее. Соображай, что будешь пить, хи-хи.
Мужчина, опустив голову, уставился на потерянный спиртной напиток. О чем думал, неизвестно. Но решение принял. Скользнул по столбу, упал на колени перед лужицей. Двинул рукой – откатился крупный осколок. Оперся на вытянутые руки, приобрел устойчивость, с предосторожностями, чтобы не повалиться на бок, опустился на локти, опустил голову, приник к лужице.
